Михаил Шалаев - Владыка вод Страница 2

Но вскоре по стуку проклятой палки на крыльце лавочник понял, что Смел возвращается, и недовольно поморщился: опять несет его… Ну какого он, спрашивается, ходит? Ведь все равно денег… Скуп-сын не успел додумать, потому что Смел пришел не один, и нехорошо стало лавочнику, когда он увидел второго.

Есть такая рыба — вонюк. Дряблая, сопливая, как медуза, а воняет так, что рыбаки побрезгливее, как попадется, предпочитают срезать крючок, чтобы не дотрагиваться — неделю потом руки не отмоешь. Этого второго, по имени Сметлив, Скуп-сын называл (не вслух, конечно, а про себя — старик, все-таки) вонюком: такой же большой, рыхлый, трясется весь. Что же до запаха — отчетливо чуял лавочник: пахнет от Сметлива смертью. Послушать только, как дышит: хр-р… их-х! хр-р… их-х! — будто стеклом по точильному камню.

Простите, любезные, но ведь второго он загадал на здоровье!

Окоченел Скуп-сын от ледяного ветерка предчувствия. Даже зубы у него застучали. Замычал он что-то в ярости, да осекся: что им сказать-то? Сказать-то им, любезные, нечего! Разве станешь объяснять, что невпопад пришли? Дескать, не те вы, которых ждали. Эх, лавочник!

Уяснив положение, Скуп-сын в тупой оцепенелости выслушал Смела, но не услышал (кровь била в уши оглушительными толчками), а скорее догадался, что тому нужно, и деревянной рукой протянул кольцо. О чем говорили потом посетители — прошло мимо лавочника. Он видел только, как Смел горячо толкует что-то и тычет скрюченным пальцем в колечко, а Сметлив сомнительно оттопыривает слюнявую губу и вставляет замечания, от которых Смел горячится еще больше. Наконец нищий выдохся, замолчал. Помедлил еще малость, покатал кольцо меж пальцев, глядя на блеск камня; тяжело вздохнул. Потом нехотя вернул товар лавочнику и пошел прочь; за ним, едва переставляя ноги — Сметлив.

Тут лавочник пришел в себя и беспомощно огляделся. Далекий мудрый голос говорил ему: закрой лавку! Хватит дразнить судьбу!.. Увы, мудрый голос лишь раздражал лавочника, пробуждая дикого быка его упрямства. Скуп-сын решил, что лучше сдохнет, а лавку не закроет. Досидит до конца. Что там осталось — жена? Плевать, это он как-нибудь переживет. Этим его не испугаешь. Лавочник вспомнил всех самых сварливых, ленивых и скупых баб поселка, вспомнил — и криво усмехнулся. Любой из них он бы живо дал окорот. Ничего. Не страшно. И, приготовившись таким образом, стал ждать.

Люди по наивности часто думают: вот, мол, все — хуже быть уже не может. Но стоит подумать так, злодейка-жизнь тут же начинает доказывать: может, может. Еще как может! Поэтому люди опытные стараются не только не высказываться по этому поводу, но и мыслей таких не держать. Однако Скуп-сын, по молодости лет, должного опыта не имел.

Так сидел он, сидел, и еще раз вышло ему предупреждение: в тишине, припорошенной дальним шумом прибоя, трижды пронзительно прокричал морской орлан, враг чаек, птица недобрая. Рыбаки говорят, как услышишь орлана — в море не выходи, не будет удачи. Но Скуп-сын в море и не собирался, поэтому только дернул толстой щекой — и остался на месте.

…Сначала, как в навязчивом страшном сне о крыльцо вновь застучала палка Смела. Потом — хр-р… их-х! хр-р… их-х! — услышались жуткие вдохи-выдохи Сметлива. И хотя других звуков не было, хребтом уловил лавочник: кто-то там еще с ними. Не выдержал — опустил тяжелые веки. А когда поднял и увидел, кто этот «кто-то» — тоскливый вой услышал внутри себя. Он-то думал про баб, а такого вот — не угодно? Верен, дремучий пьяница, за которого не то что любая-всякая, а не пошла бы и дурочка с лошадиной мордой. Сколько помнил Скуп-сын, Верен всю жизнь был один, и всю жизнь пил. И сейчас его, видно, от Дюжа вытащили.

Почувствовал лавочник, что задыхается. Того и гляди, захрипит не хуже Сметлива. Кровь ему в голову бросилась. Да и есть от чего, согласитесь. А Смел тем временем эдак по-хозяйски на колечко указывает и производит пальцем с черным обломанным ногтем манящее движение: подай-ка, мол.

И сломалось тут у Скуп-сына кормовое весло, и понесли его волны безрассудного гнева. Кричал он что-то несвязное, навроде — ходят тут разные, покупать не покупают, грязь таскают только, а время что — дармовое? Еще — идите отсюда, закрыта лавка — не видите? Не знаете, что ли — отец у меня помер, торговать три дня не положено! И еще что-то кричал, руками махал безобразно и лицом дергался.

Старики сначала удивились, потом у Смела в горле заклекотало, а Сметлив оттопырил слюнявую губу и поднял нравоучительно указательный палец. Но их опередил Верен, который как будто вдруг протрезвел. Он сказал негромко: «Пошли отсюда».

Первое, что сделал Скуп-сын, закрыв лавку — послал мать к Дюжу со жбанчиком. И долго сидел за столом один, мрачно опустошая кружку за кружкой. Примерно после четвертой на душе полегчало. Не то, чтобы совсем отпустило, но залила, заровняла ячменная брага выбоины на широкой дороге его надежд. И вот, когда вернулась к лавочнику способность соображать здраво, вдруг вспомнил он, что не просто так шлялись к нему старые, а — за колечком. За тем самым, которое нашел он в железном шкафу. Странно. Хотя бы потому странно, что Сметлива обычно очень трудно оторвать от табурета — целыми днями сиднем сидит, а Верена выковырнуть из бражной — совсем невозможное дело. Тут же — на тебе, сбежались. Не-ет, что-то с этим колечком не так. Да и отец тоже… Скуп-сын подумал еще, тряхнул головой, встал. Сходил за кольцом и, прихватив с собою жбанчик, направился в отцову комнату.

Здесь он запалил свечу, глянул в угол, где нежно белело в блюдце свежее молоко, и принялся рассматривать кольцо, поднеся его к самому огню. И вскоре заметил, что на внешней стороне ободка напротив камня стоит необычное клеймо: то ли трезубец, то ли корона — словом, знак Владыки Вода, каким изображают его на морских картах. Ясно, ясно, — подумал Скуп-сын, хотя сам пока не понял, что же ему стало ясно. И подскочил вдруг: да что же тут неясного? Колечко-то — непростое! И не успел он еще додумать, как мысль эта раздробилась на множество других, очень важных, очень неотложных, и все они закопошились в его рыжей голове клубком червей, так, что зачесалась макушка.

Сдержав волнение, Скуп-сын отложил кольцо и достал из ящика пачку бумаг — отвлечься. Попробовал читать, но кольцо притягивало, не отпускало. Он опять взял его и примерил на руку. Узенький ободок с трудом влез на левый мизинец. Успокоившись на этом, Скуп-сын вернулся к бумагам.

Первой попалась расписка соседской старухи. Составлено по всем правилам, внизу — отпечаток измазанного копотью пальца. Взяла в долг двадцать монет, обязалась вернуть двадцать пять. Где ты их возьмешь, — подумалось вдруг лавочнику. — Небось, понадеялась, что внучек твой единственный объявится. А он как ушел в город — так и сгинул. И вряд ли уже вернется. Порвать, что ли?.. Скуп-сын с сомнением повертел бумажку в руках, но тут же спохватился: э-э, нет, стой! Что это с ним? Настоящий хозяин так не делает… Он, уже не углубляясь, стал листать другие расписки, купчие, закладные, но кольцо, видимо, с непривычки, мешало: цеплялось за бумаги, одна из них чуть не порвалась вовсе. Тогда лавочник снял кольцо, положил в шкатулку и поставил ее на прежнее место в шкаф, после чего тщательно замкнул дверцу ключом с хитроумной бородкой.