Марина Канаева - Подарочек из прошлого Страница 2

Бабушка Аля (если совсем точно — Алика) жила в старом доме недалеко от метро, так что добралась я вполне сносно. Постояв пару минут у двери, я всё же собралась с мыслями и позвонила.

— Кто там?

— Бабушка, это я!

— Лина?!

Заскрежетали замки. Дверь быстро открылась.

— Почему ты не в лагере? Твоя мать говорила…

— Я не поехала.

Глаза бабушки стали похожи на два глобуса.

— Как?! За путёвку же столько денег заплачено! Лина! Ты в своём уме?

— Нет, в чужом, — я не собиралась хамить, просто ответы на некоторые вопросы доведены у меня до автоматизма.

— Я немедленно звоню матери! — взлетел до невероятных высот голос бабушки.

Я сделала большие и невинные глаза. Что б Алике такого припомнить?..

— Бабулечка, я надеялась, что ты меня поддержишь! У мамы там мартовские настроения. Ты же сама любишь мне напоминать, что она очень безответственная!

— Ну ладно, поживи у меня. Но матери сообщить всё равно надо, — смягчилась бабушка. Я мысленно подготовилась ко второму раунду.

— Бабулечка, понимаешь, я не хочу, чтоб она знала! Ты же умеешь хранить секреты! У нас ведь это семейное! Вот я знаю, что некоторые секретики маман растрепала всей улице далеко не её лучшая подруга. Да и ту историю с потерянной цепочкой тётя Алина, я думаю, ещё не забыла. Она же не знает, что кто-то одел её без спроса и потерял на особо бурной части празднования дня рождения Лизы! Но после месяца в твоей компании я вообще забуду об этих и некоторых других досадных случаях. Как известно, в способности хранить секреты я всегда беру пример со старших…

Выражение лица Алики поменялось раз 5 — так она удивилась. Наконец оно устаканилось, став хмуро-ехидным.

— Ты явно пошла не в мой род. Никто из моих родственников себе такого не позволял! Это наглость!

Я изобразила на лице смирность вместе с фоновым сомнением. Алика некоторое время оценивающе смотрела на меня, после чего выдала:

— Ну, что стоишь? Заходи, располагайся, умывайся. Я подумаю, что можно сделать. Только запомни — ты пришла по своей воле, сама. Ко мне жалоб не предъявлять!

Я усмехнулась. Что ж, один — ноль. Но в чью пользу?

Первые два дня прошли в обустройстве. Я либо приживалась на новом месте, либо без особой цели шлялась по городу, изредка забредая в магазины.

На третий день моего пребывания в бабушкиной квартире позвонила маман. Я живописно рассказала ей о море, чайках и соседках по комнате. А поскольку речь у меня не в меру живая (особенно когда я лгу), то мамочка осталась довольна тем, что я «начала осознавать прелесть лагерной жизни».

Стоило мне закончить разговор, как в комнату неспешно вплыла бабушка.

— Собирайся! — бросила она.

— Куда это? — опешила я.

— Мы идём в гости к Эльвире, моей подруге. Я хотела бы тебя с ней познакомить, коль ты уже навязалась на мою голову!

Меня тогда впервые посетило ощущение, что я сменила шило на мыло. Дело в том, что, из-за цыганских корней, наверно, бабушка Аля всегда тянулась к чрезвычайно разношёрстной и своеобразной компании. Но альтернативы для меня нет, смылась — получай теперь.

Утешением для меня стало то, что Эльвира жила совсем недалеко. Мы с бабушкой зашли в гостиную, оформленную в романском стиле. Пока бабушка здоровалась и выцеловывалась с хозяйкой, я, пользуясь моментом, пристально разглядывала Эльвиру. Она была очень стара, и лицо её казалось мёртвым. Нереально тёмные глаза, большие и глубокие, как омут, завораживали и пугали одновременно. Они блестели с такой силой и пронзительностью, что пока женщины обсуждали меня, мои карие глаза, ум и фоновый авантюризм (откуда ему у меня взяться?), меня не покидало ощущение, что омуты глаз Эльвиры завлекают меня, наводя какое-то странное оцепенение, тянут ко дну…

— Алика, будь так добра, сходи на кухню и приготовь нам чего-нибудь. Мои старые, немощные кости уже не желают двигаться, — попросила Эльвира.

Бабушка встала и вышла. Лишь гордость помешала мне окликнуть её: оставаться наедине со старухой отчего-то не хотелось. Я почти боялась её глаз.

Алика вышла, и на комнату упала странная тишина. Эльвира пристально, неотрывно смотрела на меня, не моргая. Мне сразу безумно захотелось вскочить и убежать.

— Значит, веришь в магию, деточка? — нарушила молчание старуха. Омуты её глаз пожирали меня, и я нашла в себе силы лишь кивнуть.

— Беда в том, что даже лучшие из людей ищут магию в предметах и словах, не ведая её сути. Знали б они, что ненависть разрушительней древних заклятий. А уж любовь, что сильна, как смерть! Не там вы ищете магию, не там…

Древние предметы могущественны лишь потому, что слишком много судеб и чувств с ними связано. Слова обретают мощь лишь тогда, когда огонь души слышен в них. А так они — банальное скопление звуков. Куда больше магии просто во взгляде.

Видела ли ты, девочка, как танцуют цыганки? Одно движение — и навек очарован неосторожный путник. Танец — искусство огня, и их дикое пламя затягивает, как омут. Они живут, пляшут над бездной, они презирают, очаровывают, каждую секунду рискуя жизнью, — и им это нравится. Это танец в опасном огне костра.

Я изумлённо смотрела на Эльвиру. Глаза её растеклись чёрным зеркалом, казалось, увеличились в размерах. Белка и радужки просто не было — остались лишь две чёрные бездны.

Я попыталась вскочить, но моя собеседница сделала движение рукой, и я поняла, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Слова застряли у меня в горле.

Старуха небрежно откинулась в кресле, и заговорила, резко и чётко, словно ударяя кнутом:

— Моё тело слабо и немощно, мои руки дрожат, я едва хожу на ногах. Но стоит мне пожелать, ты прыгнешь из окна или съешь жабу. Моё слабое тело не встанет с кресла, а мой разум будет играть тобой, как куклой. Ты не можешь контролировать живущую в тебе силу Древних, чтоб сопротивляться мне. По крайней мере, пока.

Я совсем не владела своим телом. Его контролировал кто-то другой, и я догадывалась, кто.

— Так что запомни: внешнее — лишь иллюзия; настоящая сила скрыта глубже; её не получишь по праву богатства или положения. Я старуха, ты молода. Но во мне больше огня, и я сильнее тебя. И всё потому, что я не следую правилам — я их устанавливаю. В этом и есть суть магии, детка, — бросила Эльвира и отвела, наконец, взгляд; я осознала, что свобода передвижения вернулась ко мне. Оцепенение спало. Я услышала, как бабушка Аля в кухне гремит посудой, и поняла, что прошло не больше нескольких минут.

В этой ситуации логично б было заорать, позвать на помощь, метнуться прочь из комнаты, но я медлила. Мой здравый смысл бунтовал, требуя так и поступить, но что-то меня удержало.