Роман Выговский - Игра без Правил Страница 2

— Платон, верно? — прошептал маркиз.

— Верно, дорогой. Жаль, что так вышло, ты мне нравился, — Леонор поджала губы, — пойду, извещу слуг, что моего любимого мужа убили. Наверняка кто-нибудь из де Пуатье, они ведь тебя ненавидят. Не скучай.

Анри тихо застонал, тело вздрогнуло, будто под ударом плети, а в только что сухих, как зола, глазах звщипало:

— Я ничего не понимаю! Зачем? Зачем ты убила меня, Леонор?

Кованая дверь со скрипом отодвинулась, маркиза покинула покои мужа, так и не удостоив его ответом.

В груди пылало жаркое пламя гнева, солнечные лучи, танцевали на лице и плечах, разбрызгивая искры света. Как и его брат Жан, Анри высок, кожа загорелая, коричневая, на широченные плечи ниспадают черные как смоль волосы. Подбородок выбрит начисто. Анри де Ланьяк красив, величественен, и молод. Слишком молод, чтобы умирать.

Карие глаза маркиза смотрели в пустоту без привычной строгости, гнев и печаль заняли место прежних величия и достоинства.

— Господи, — прошептал он с горечью, — Леонор…, лучше бы ты заколола меня спящего. Ты не только убила, но и унизила меня. Как можно видеть собственную жену, пирующей над твоим умирающим телом? Сколько же ненависти в тебе, Леонор, сколько яда.

С кочергою в руке, в покои вбежал взмыленный слуга. На помятом лице застыло беспокойство, глаза навыкате. Потертый камзол слуги местами запачкан жиром и грязью, полы подлатаны мешковиной. Плечи согнулись под тяжестью лет, но Этьен, не смотря на преклонный возраст, по-прежнему шустр как крыса. Худое жилистое тело кажется прокаленным на солнце, лицо иссечено глубокими морщинами, кожа грубая и коричневая, что не удивительно, для уроженцев юга. Гораздо реже в Тулузе встречаются бледные северяне, такие как мадам де Ланьяк.

— Мсье, святая Мария, мсье! — воскликнул жалобно Этьен, сломя голову бросился через зал. — Как такое могло случиться, мсье?

— Убийца был здесь, когда я вошел, Этьен, — прошептал едва слышимо Анри, — меня предали…, самый близкий человек.

Слуга с болью и страданием смотрел на окровавленного маркиза, могучая грудь вздымается еле-еле, куда и девалась та сила, что еще недавно играла в каждой мышце мессира. Этьен с детства прислуживал маркизам Де Ланьяк, знавал покойного отца и деда Анри. На простом бесхитростном лице Этьена отобразились все те терзания души, которые мог испытывать преданный слуга. Сердце старика обливалось кровью.

— Мсье, я сейчас же бегу за лекарем, — слуга с молодецкой прытью, быстрее стрелы рванул к дверям.

— Боюсь уже слишком поздно, мой верный Этьен, — мертвым голосом проговорил Анри, — я уже не чувствую тела, мое зрение гаснет.

Преданный, но наивный старик не догадывался, что подписал себе смертный приговор. Человеческая жизнь, как свеча, чем ярче пламя, тем быстрее плавится воск. Этьен проживал жизнь тихо, никогда не совал носа, куда не следует, его огонек едва тлел, потому наверняка и удалось пережить и войну, и годы послевоенного голода и моровое поветрие. Но сегодня кто-то решил подлить в огонь масла.

Пламя факелов испугано дрожит и потрескивает, отбрасывает на стены длинные уродливые тени, те тянут черные пальцы вверх к потолку, будто стараются ухватить. На лестнице сырость ощущается острее, чем в зале, где с ней борются лучи солнца, мокрый воздух неприятно холодит ноздри. Каменные ступени узкие и опасные, ступать следует осторожно, глядя под ноги, а не-то оступишься и свернешь шею. Но старый слуга знал замок, как собственные пять пальцев, поэтому, вслепую мог бежать по темной лестнице.

В углу шелохнулась широкая тень, Этьен не успел и ойкнуть. Сталь холодным злым светом блеснула в пламени факелов, узкое лезвие стилета проткнуло грудь легко, как мешок соломы. Старик удивленно вскрикнул, зажмурился от боли, из блеклых обветренных губ по подбородку побежала струйка крови. Он поднял взгляд и вздрогнул всем телом, большие серые глаза убийцы не спутать ни с чем.

— Мадам? — прохрипел, оседая наземь слуга, — за что, мадам?

— Не в том месте, и не в то время, старик — зло прошептала маркиза, отирая стилет о камзол жертвы, — вечно эти слуги путаются под ногами.

Леонор жила в замке не первый год, и каждый обитатель знал, насколько скверный у нее нрав. В отличие от мужа она капризна и падка на лесть. И хотя женщины прекрасней в Тулузе не найдешь, а может, и во всей Франции, всякий обязан раскланяться в ноги, осыпать комплиментами. Иначе красивые, серые как утреннее небо, глаза маркизы наливались закатным багрянцем, лицо превращалась в маску гнева. И тогда белокурый ангел сменялся — настоящей мегерой, а та могла и шкуру плетью со спины спустить, и избить до последнего вздоха. Мадам де Ланьяк обожала подобные игры, невзирая на запреты мужа. Анри знал о ее выходках, но все прощал по любви.

Леонор всегда хотела быть лучшей во всем. Перфекционистка, даже в фехтовании, стремилась обогнать и мужа, и начальника охраны. И удалось! В изысканных руках Леонор шпага лишь выглядела игрушкой. Мало кто из фехтовальщиков смотрел на молодую очаровательную маркизу без опаски. В бою Леонор двигалась красиво и естественно, прирожденная воительница, схватка у нее в крови. Анри мог часами смотреть за ее грацией и изяществом, с замирающим сердцем ловил каждый филигранный выпад.

Леонор нравилось, когда ею восхищаются, но еще больше — когда дрожат в страхе, опускают глаза. Боятся не только как маркизу, носительницу титула и особу знатных кровей, но и как личность, как Леонор де Ланьяк, женщину на которую следует смотреть с восторгом и опаской. Как смотрят на змею, что несмотря на изящность, смертоносна и ядовита.

Бесшумно, словно тень, Леонор поднялась по лестнице и проскользнула обратно в покои мужа. Солнце уже поднялось высоко, хотя воздух еще холодный, цветные отблески витражей коснулись бледного лица красавицы. Сладковатый запах крови облаком завис в зале. Огонь в камине окончательно угас, багровые прежде угли почернели, укрылись серым покровом пепла, тонкая сизая струйка дыма поднимается от пепелища вверх. Леонор взглянула на распростертого в кресле Анри с нескрываемой ненавистью и злобой.

— Куда же ты ее спрятал, простофиля, куда? — процедила маркиза сквозь зубы.

Анри не ответил: голова лежит на груди, лица не видно, черные волосы перепачканы кровью, руки плетью повисли вдоль тела.

Леонор отвернулась, прекрасное лицо стало страшным от ярости, глаза сосредоточено искали хоть какую-то зацепку. "На сердце тревожно: А вдруг он так спрятал, что не найду? Ведь вчера я держала ее в руках, а теперь на прежнем месте лишь пустота". Внутри охладело, по всему телу побежали мурашки. "Только после смерти ее сила перейдет ко мне, по праву крови, а до тех пор она может быть где угодно, дьявол ее раздери! Только он ее чувствует".