Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» Страница 2

Курчавая снаружи ладонь задумчиво огладила жгуче-черную щетину.

— Вася, — буркнул я.

Малик понимающе кивнул. Протянулась огромная пятерня, машинально мною пожатая.

— Но можно и Чапа, — смилостивился я. Люблю, когда относятся не как к ребенку. — Привык уже.

— Хорошо. Идем к аппарату. Вы вместе? — Шлем качнулся в сторону девушки.

— Да, — почему-то смутился я.

Боялся, не так поймут? Но не пускаться же в никому не нужные объяснения.

Малик посерьезнел и из-под полы показал одесситу внушительный кулак. Тот никак не среагировал. Но увидел. Я видел, что увидел.

Когда все было готово, мы, две пары пилотов и пассажиров, двинулись к ухоженной глыбе на гребне. Шурик нес цветы. Большой и грозный Малик следил за нами, чтоб не отставали и не чудили. Визуальный ровесник одессита, он втрое превосходил того в плечах и во столько же проигрывал в талии. Смотрел сурово, как орел на цыплят, но столь же отечески-оберегающе. Я сразу полюбил его за немногословность. Все познается в сравнении.

Малик первым остановился у камня, пропустив Шурика и придержав нас.

Возложили.

Помолчали.

— У него здесь отец разбился, — вполголоса пояснил Малик, когда шагали обратно. — Еще года не прошло. Аппарат — вдребезги. И кусочков не собрали похоронить. А под склоном еще самолеты времен войны. И гражданский лайнер — много лет назад. Много чего. Братская могила.

«Ободренных» таким образом, нас провели к опускавшимся под дельтапланы треугольникам, вопреки здравому смыслу именуемым здесь трапециями. И началось. Сначала Тома, в подвеске за Шуриком, за ними — мы.

— Абдула, поджигай! — весело кричал подвешенный Шурик напарнику, готовившемуся со мной к старту во втором аппарате.

Тот ухом не повел. Очевидно, вновь набивший оскомину заезженный диалог. Впрочем, выдал нехотя:

— Я мзды не беру. Мне за державу обидно. Я мзды даю.

Ухх! — натянулась ткань, в лицо ударил воздух, и где-то далеко внизу я увидел малюсенькие машины. И совсем микроскопических людей. И — тишина…

Глава 2

Управлять с помощью задницы — не про дурную голову. Про дельтаплан. Нет, про аппарат — так надо говорить. Местная специфика. Как моряку сказать, что судно плавает, или обозвать какой-нибудь сухогруз кораблем.

Свист ветра в тросах не мешал разговаривать. Но мой пилот давал насладиться безмолвием и иллюзией самостоятельности. И полным единением с небом.

Тишину я нарушил сам.

— Смотри!

Малик увидел и резко повел вбок, настигая Шурика с Томой. Но их аппарат упорно несся к мерцающей воздушной воронке, образовавшейся посреди неба.

Не успели ничего понять. Ниоткуда возникший вихрь обжег лютым холодом, вскружил, перевернул, тут же окатил жаром, словно в костер уронил… и выплюнул. Исчез. Как в видео, когда вдруг кончаются деньги на безлимитке.

А в ушах:

— Мамочкааа-а-а! — тоненький угасаюший визг-вопль Томы, переходящий в инфразвук…

— Ай, шайтан тебя дери! — гортанно-каркающе, совсем рядом…

— Ой, вэй… — снова издалека и снизу, с прибавлением многих непонятных и нескольких понятных, но непечатных слов.

Я решил не выпендриваться. Просто орал. Кстати, ура, орем — значит, живы.

Время полета по вертикали осталось неизвестным. Секунда? Две? Как бы не так. Жизнь! Все небывало насыщенные, как оказалось, годы.

— А дельтаплан?!.. — вырвалось у меня.

Пошло прахом, что называть нужно по-другому. Какая разница, как называть, если он исчез! И… одежда. Все исчезло. Как только что родившиеся, мы с пилотом сверзились в копну колючего сена, ушибив все, что возможно, и немножко друг друга.

Из шевелящегося вороха высунулась бритая наголо голова. Моя рука непроизвольно взлетела, ощупывая родные вихры до плеч. От сердца отлегло. До сих пор Малик всегда был в шлеме, потому и всякие мысли.

— Живой?

— Даже немного здоровый, — просипел я, прокашлялся и добавил нормально: — Где Тома?

— С Шуриком, должно быть. Не бойся. Если что, он поможет.

Как раз этого я боялся.

Обходиться без одежды проблемы не составляло: погода благотворила. Тепло и штиль. Полный. Откуда только взялся тот смерч.

Запах сена бил по мозгам. Копна оказалась невероятной горой, как в высоту, так и вширь. Пришедший на помощь кран «Рука Малика» играючи вызволил меня из осыпавшегося барханчика и водрузил на вершину.

Пилот-инструктор произнес только одно слово:

— Интересно.

Вокруг все было золотым или зеленым, исключая нас: розовых, сидевших в желтом и сером, местами до лежалого гнилостно-черного. Но мы смотрели не на себя. Заваливший долину сеномассив с трех сторон окружал лес. Деревья начинались сразу за полосой кустарника, окаймлявшего нас подковой. На грани видимости торчала какая-то труба или водонапорная башня. Но это все едва достойные упоминания мелочи, поскольку с четвертой стороны горизонт перегородили дымчатые каменные вершины. Горы. Ага. Взявшиеся ниоткуда.

Ни людей, ни машин, ни животных вокруг. На высочайшем из ближних деревьев — флаг на макушке. Одноцветный, но не черный, не зеленый, не красный. Какой-то грязно-серый.

Хм. Местность — незнакомая. Горы. Это у нас-то. Если вспомнить читаное по подобному поводу…

— Малик! — донеслось с другого края гигантского сеновала.

— Шурик, — обрадовался лысый громила и замахал рукой: — Мы здесь!

— Алло, кинь маяк!

— Не видит. Нужно обозначиться.

Огромными охапками Малик принялся подкидывать сено вверх. Сработало. На четвереньках, смешно подбрыкивая на проваливающейся «поверхности», одессит живо карабкался курсом на соломенный гейзер. Словно свинка по трясине — сияя незагорелыми округлостями и при остановках прикрываясь одной рукой, поскольку другая использовалась в качестве третьей точки опоры.

— И как вам это нравится? — Плюхнувшись рядом, Шурик почесался. — И, я дико извиняюсь, где мы?

— Где Тома? — спросил я главное.

— Там, — последовал мах рыжей головы назад. — Я ей не фреберичка.

— Фре… кто?

— Нянька. Не нянька. Я.

Малик уточнил:

— С ней все в порядке?

— Люди, что за геволт? Я вас умоляю. Не хочу расстраивать, но у нее все в лучшем виде.

— Все же. — Большие черные глаза Малика стали тоньше прорези для кредитки, и что-то говорило, что в данном настроении банкомат денег не выдаст. — Почему она там, — лысина качнулась назад, — а ты здесь?

— Только не надо ой. Нет, сначала ваша лялечка об меня грюпнулась всем центровым фасадом, а как скикнула, что из платьев только мама не горюй и природные украшения, так будто гэц укусил. Слиняла бикицер в кусты, только булки сверкали.