Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК Страница 2

   Взять да и сказать им в их спесивые рожи: ну сколько можно?! Вот уже и луна в небе не та, что раньше, а вы все об одном и том же, остолопы несчастные!..

   Я вслушиваюсь в голоса, не открывая глаз.  Потому что боюсь вдруг обнаружить, что они не удосужились снабдить меня глазами. Да, такое бывало сотни раз...

   Это определенно  не тукнругилухи и, разумеется, не ислурсины.

   Значит, пришли другие. И мне еще предстоит выяснить, как они себя называют. Или же назвать их самому. Должен же я как-то пометить их перед тем, как пристроить в темные, замшелые, бесконечные хранилища своей памяти...

   Обычно я употребляю для этого первое членораздельное звукосочетание, которое будет обращено персонально ко мне. И уж много позже, если вдруг выяснится, что они сами как-то обозначают себя, принять это обозначение в качестве основного. Те же авакуапеулиа никак себя не называли. Просто один из них, уходя уже, заливаясь своим дивным смехом,  проронил что-то вроде: «Ава... куа... пеу... лиа-а-а...»

   И сейчас я жду. Я весь обратился в слук. Собственно, я и есть один только слух — до той поры, пока не обнаружится иное. А они стоят надо мной, числом трое, и трещат между собой, как стая птиц.

   Может быть, это  и есть птицы? Большие, красивые птицы,  с просторными  черно-красными  крыльями, с белыми хохолками, с умными бирюзовыми глазами над алмазными клювами. Это было бы по меньшей мере красиво. Почему бы не случиться чему-то такому, что миром вдруг овладеют пернатые?  Ведь были уже  чешуйчатые, были мохнатые, были и вовсе непонятно кто...

   Нет, всё же это не птицы. Ну, не станем об этом сильно сожалеть. Всё еще только начинается, всё еще только впереди. Будут и птицы... никуда от этого не деться.

   Я уже начинаю различать отдельные слова, а скоро начну понимать их смысл.  Отчего это происходит, если никто и никогда не учит меня их речи? Наверное, это было записано в древнем Уговоре. Так решили за меня, и так бывает всегда. Следует только набраться терпения. А я терпелив. Нет существа более терпеливого, чем я. Еще бы...

   Кажется, они говорят обо мне. О ком же еще-то?! Было бы удивительно, если бы кто-то осуществил  Воплощение, а после стоял бы надо мной и рассуждал о чем-то отвлеченном — о погоде, о ценах на злаки и корнеплоды.

   Они обсуждают суть проблемы и выражают легкое недоумение по поводу того, что я не обнаруживаю  признаков жизни.

   Хотел бы я знать,  что на сей раз является признаками жизни! Какой знак я должен им подать? Если они воплотили меня в моем истинном, первородном  облике, если им не хватило здравого смысла придать мне хотя бы отдаленное сходство с собственной расой, тогда у них ничего не выйдет. Они даже не поймут, что я уже вернулся, что я слышу их голоса, понимаю их речь и близок к тому, чтобы воспринимать их заботы.

   Такое бывало. Нвуни... так я обозначил для себя этих неудачников...  сумели воплотить меня, но исполнили ритуал с грубыми промахами. Они так и не раскумекали, что я уже явился в их мир.  Постояли надо мной, попричитали с подвывом: «нву-у-ни... нву-у-ни...», поворчали и разбрелись. И мне  пришлось целую  вечность ждать в темноте и одиночестве, когда моя плоть умрет, а разум погрузится в привычное забытье.

   Нет, я не хочу, чтобы этот вздор повторился!

   Надо подать им знак. Моргнуть — если у меня есть веки. А если только уши? Когда-то, в ранних Воплощениях, я умел весьма выразительно шевелить ушами. Что еще? Крякнуть, прочистить глотку... а она у меня есть?.. пустить ветры... если выявится в наличии задница?

   Но нет: хвала Создателю, я слышу обращенный ко мне вопрос, а значит, должен дать ответ.

   Теперь я могу хоть как-то их обозначить, потому что первое слово звучит как «огисс». Так и буду называть их — огиссы. Не хуже и не лучше других. Пока не узнаю, как они сами называют себя.

  — Ты уже присутствуешь среди нас? — спрашивает меня один из огиссов на своем языке, который я понимаю с пятого на десятое.

   Коли он ждет ответа, значит, озаботился снабдить меня речевым аппаратом. А  как же иначе?

   А вот как: уатиануматы вернули мне слух и зрение, но по каким-то своим соображениям, либо же из предрассудков, оставили без рта. Вдруг я окажусь настолько коварен, что произнесу вслух чудовищной силы заклинание и обрушу во мрак всю их задрипанную империю вместе с их паршивым императором?! Зато они  снабдили меня руками, с тем, чтобы я мог использовать для общения их потешные  письмена. Все предосторожности уатиануматам не помогли, они сгинули с лица земли вслед за прочими, и прекрасно обошлось без моих заклинаний...

  — Да, я здесь, — отвечаю еле слышно.

  — Ты способен открыть глаза? — задает он следующий вопрос.

   Стало быть, глаза у меня тоже есть. Ничему я так не рад, как этому.

   С готовностью открываю глаза. Я вижу. Несколько мгновений счастья. Я уже благодарен огиссам. Как мало нужно, чтобы сделать меня счастливым!..

   Всё происходит на прежнем месте, под открытым небом, в сумеречный час, когда на небе уже нет солнца, но еще не разгорелись звезды. И древние камни вокруг, неподвластные времени и стихиям. Когда не было меня, они уже торчали здесь, словно заснувшие часовые. Когда — и если! — не будет меня, они останутся в ожидании кого-то следующего за мной. И даже когда весь этот мир распадется в прах, они уцелеют и продолжат свою стражу в холодной бесконечной пустоте.  Потому что нет ничего вечного, но должно же быть хоть что-то вечное!..

   Так вот какие они, огиссы. Новые. Ну, если быть до конца откровенным, не такие уж  они и новые. Те же две руки, две ноги и одна голова. А в голове два глаза. Не три, как у кулпатсантров. И не один,  как у фуалеласилимов. Крыльев нет, увы. Чешуи, впрочем, тоже. Как там с мохнатостью? Они скрывают свои тела в оболочках из обработанных растительных волокон. Я уже видывал такое во многих Воплощениях. Должно быть, меня ничем уже не удивить. Можно предположить, что они не покрыты шерстью повсеместно, а лишь участками, например — на голове и на лице. Чудно: в их лицах есть что-то от всех ушедших. Даже от авакуапеулиа. Даже от фуалеласилимов, которые выглядели, словно исчадия самых тяжелых кошмаров.

   — Ты способен встать?

   Я молча подбираю под себя ноги. Не торопите меня, не так скоро, мне еще  нужно прочувствовать собственное тело, познакомиться с ним поближе...

   Странно: огиссы отчего-то воплотили меня в моем предыдущем виде, доставшемся мне в наследство от тукнругилухов. Я должен казаться им жутким уродом.

   Так оно и есть. Ловлю в их взглядах плохо скрываемое омерзение. Пустяки, я тоже вас люблю...

   Наконец я встаю. Трое огиссов выжидательно глядят на меня снизу вверх. Что на сей раз? Вопросы или поручения? Судя по тому, что меня снабдили телом — последнее. Что ж, я готов. Почти готов. Потому что по-прежнему ничего не знаю об этом новом  мире, куда вернулся после долгого сна.