Тим Доннел - Оковы безмолвия Страница 2

— Поедем вместе. Раз мой путь лежит через Потали, я, пожалуй, не откажусь посмотреть на чудеса, о которых ты говорил. Садись сзади на коня, и поехали!

Юноша благодарно улыбнулся и легко вскочил на круп коня. Могучий жеребец даже не почувствовал дополнительной ноши, спокойно перешел реку и рысью понес их через поляну в джунгли, куда вела дорога.

Глава вторая

Днем они остановились в небольшой деревушке, отдохнули и поехали дальше. До Потали оставалось всего два дневных перехода, но путь шел через непроходимые джунгли, и лишь изредка попадались открытые места, где когда-то были деревни.

Конану не нравились духота и заросли вендийских джунглей. Воздух, казалось, был густым от испарений земли и дыхания растений. Не освежая, он с трудом проходил в горло. Конан то и дело прикладывался к фляге с вином, чтобы избавиться от ощущения вязкости лесного воздуха. Дхавана молча сидел сзади. Похоже, он не замечал ни жары, ни духоты.

Ближе к вечеру они набрели на небольшую поляну. Рядом с дорогой, заботливо обложенный камнями и очищенный от сухих веток, бил маленький родник — все, что осталось от деревни, покинутой много дет назад. Конан напоил коня, напился сам и набрал воды в опустевшую флягу. Дхавана омыл в воде руки и лицо, помолился и, как делали все путники до него, отбросил прочь от родника весь мусор.

Костер разожгли здесь же, и Конан предложил юноше свой плащ, чтобы тот уснул. Но Дхавана явно испытывал какое-то беспокойство и тревожно всматривался в переплетение веток и лиан, которые в сгущавшихся сумерках казались непроходимой стеной. Впервые за весь вечер он, наконец, заговорил:

— Здесь очень опасные места. Много путников погибает в когтях огромного тигра — хозяина здешних лесов. Сначала я даже думал, что этот тигр растерзал и моего брата. Но сестра сказала…— Он осекся на полуслове, с ужасом наблюдая за тем, что происходит за спиной Конана.

Киммериец понял все без слов, резко отскочил в сторону и выхватил меч. Привязанный к дереву конь захрипел и стал биться, стараясь оборвать повод.

Лес огласился протяжным ревом голодного тигра, и вот он уже стремительно выскочил на поляну, готовясь поживиться легкой добычей. Он привык брать дань с этой дороги и ночью, и даже днем. Другого пути в Потали с севера не было, поэтому путники обычно собирались в караваны, чтобы вместе миновать опасные места. Тех, кто путешествовал в одиночку, тигр считал своей законной добычей, и потому мало кому из них удавалось дойти до Потали.

Уже несколько дней дорога пустовала. Тигр был голоден и зол. И вот наконец путники и лошадь! Хищник стоял посреди поляны, оскалив ужасные клыки, бил хвостом и яростно рычал.

От ужаса конь взвился на дыбы.

Вдруг два вихря рванулись навстречу друг другу, воющий и ревущий клубок покатился по поляне. Разгоравшийся костер потух, и в сумерках трудно было разобрать, что происходит. Не помня себя от ужаса, Дхавана залез на дерево и, прижавшись к стволу, раздвинул плети лиан, пытаясь разглядеть, что творится внизу. Казалось, на поляне сражались два могучих тигра. Мелькали тела, раздавалось яростное рычание, звуки ударов и треск сучьев. Внезапно клубок ревущих тел распался, но через мгновение противники вновь сцепились в смертельной схватке. Однако вскоре все затихло, даже конь перестал ржать и биться. Были слышны лишь хриплое дыхание и предсмертные стоны — то ли зверя, то ли человека. Наконец Дхавана различил в темноте очертания человеческой фигуры с мечом в руке. Юноша быстро слез с дерева и подбежал к коню. Почувствовав прикосновение человеческих рук, конь успокоился и лишь изредка испуганно всхрапывал.

С головы до ног залитый кровью Конан вытирал меч огромными листьями лианы. Дхавана поджег сухую ветку и осмотрелся. Гроза одиноких путников, тигр, оскалив страшную пасть, лежал на спине с огромной раной в груди.

Дхавана быстро насобирал сучьев и разжег новый костер. Конан в изнеможении сел, прислонился спиной к стволу и закрыл глаза. С разодранного плеча свисал огромный лоскут кожи, вся грудь была исполосована когтями. Кровь лилась горячими ручьями, и вместе с ней силы покидали могучее тело киммерийца. Но вот он почувствовал, что кто-то прикасается к его ранам — это Дхавана промывал их холодной водой. Потом он принес охапку мягких круглых листьев и стал бережно прикладывать их к ранам. Как только он накладывал лист, боль потихоньку начинала утихать, а кровь сразу останавливалась.

Вскоре все раны были прикрыты листьями, боль почти ушла, и киммерийца потянуло в сон. Сквозь прикрытые веки он видел костер, оскаленную пасть тигра и его желтые глаза, казавшиеся совсем живыми в отблесках пламени. Засыпая, Конан успел подумать, что надо бы снять с него шкуру.

Проснувшись утром, киммериец сначала не понял, что с ним — одежда изорвана, в засохшей крови, а тело облеплено увядшими листьями. Он повернул голову и сразу все вспомнил: и тигра, и битву, и то, как Дхавана промывал его раны. Тигр прокусил Конану плечо и порвал грудь. Такие раны болят сильнее, чем от меча или копья, но сейчас боль почти не чувствовалась… К своему удивлению, поодаль киммериец увидел распяленную на сухих ветках умело обработанную шкуру. Рядом лежала прикрытая травой и листьями освежеванная туша.

Дхавана сидел возле Конана на корточках и никак не мог понять, чему удивляется киммериец, глядя на шкуру. Но, когда Конан объяснил, юноша засмеялся и сказал:

— Настоящему мужчине и сорока искусств мало — так говорил мой отец. Ты еще не так удивишься, когда снимешь эти листья! — И Дхавана осторожно отлепил лист от плеча киммерийца.

Конан скосил глаза, ожидая увидеть распухшую рану, но под листом был свежий рубец, словно он сражался с тигром не сегодня ночью, а, по крайней мере, дней десять назад. Он привык не замечать боли, привык, что раны у него быстро заживают, но с такими чудесами столкнулся впервые.

— Так ты, что же, еще и лекарь? Ткешь парчу, выделываешь шкуры, заживляешь раны… Сколько искусств, ты говоришь, должен освоить настоящий мужчина — сорок? Что же ты еще умеешь?

Дхавана, улыбаясь, отлепил остальные листья — раны уже затянулись, остались только яркие рубцы, которые вскоре побледнеют. Потом юноша подошел к лиане, свесившей свои гибкие побеги с нежно-сиреневыми цветами прямо над дорогой:

— Тебе очень повезло, чужеземец! Боги отблагодарили тебя за то, что ты избавил джунгли от этого проклятия. Если бы не листья вьяны — ты бы истек кровью. Это очень хороший знак. Боги любят тебя. Ведь только свежесорванные листья вьяны исцеляют. Когда они увянут или засохнут — чудесная сила исчезает. Поэтому их нельзя запасти впрок.