Светлана Крушина - Хроники империи, или История одного императора Страница 2

Писал он недолго. Отточенные за долгие годы официальные формулировки сами приходили на ум, не нужно было даже задумываться. Закончив писать, император капнул на лист сургучом и перстнем оттиснул на нем знак королевской власти — увенчанную зубчатой короной мертвую голову. Мрачный знак этот давно наводил ужас на жителей Касот и даже соседних королевств.

— Возьми, — сказал император и, отдав бумагу Альберту, снова откинулся назад и прислонился затылком к спинке. Лицо его ровным счетом ничего не выражало.

Прежде чем сложить документ, Альберт пробежал его глазами. Бумага даровала предъявителю ее право на проведение обыска в родовом поместье дюка Шлисса, а так же на арест самого дюка или любого из членов его семьи, при возникновении любых подозрений. Чеканные фразы отзывались железным лязгом; император предпочитал сухости канцелярских формулировок жесткий «военный» стиль.

— И постарайтесь устроить так, — сказал император, глядя в глаза Альберту, — чтобы Карлота дала гвардейцам повод взять ее под стражу. Но, разумеется, действия наших людей не должны быть откровенной провокацией.

— Слушаюсь, — поклонился Альберт. — Но, Эмиль, ты поздно спохватываешься. Твою сестру следовало поместить под замок гораздо раньше.

— Я знаю, что делаю, — отрезал император в своей непререкаемой манере. — До сих пор она сидела довольно тихо, вела себя благоразумно и ловко выкручивалась из любых сомнительных ситуаций, но теперь, узнав о бегстве Слоока, ей может показаться, что становится жарко, и она выкинет какую-нибудь штуку, забыв об осторожности.

— Ты опасаешься ее?

Император презрительно улыбнулся.

— Что она может сделать?

— Подослать убийцу, — предположил Альберт.

— Разве это в первый раз? К тому же, это уже будет твоя головная боль, Альберт. Ты, кажется, сам взялся охранять меня.

Альберт снова поклонился.

— Эмиль, еще кое-что насчет Слоока. К докладу приложен список принадлежащих ему земельных угодий и недвижимого имущества, а так же приведен примерный размер его состояния в золоте и драгоценных камнях — то есть той его части, о которой удалось получить сведения. Все это в ближайшие дни перейдет во владения короны.

— Хорошо. Посмотрим, каково ему придется без его золота, — сказал император и добавил с волчьей усмешкой: — Полагаю, медейцам такое положение дел не понравится.

Да, подумал Альберт, медейцы так привыкли получать денежную поддержку от касотского князя, что едва ли легко смирятся с потерей. Теперь, скорее, не им придется искать помощи у Слоока, а ему у них.

Он еще немного подождал, не добавит ли чего император к уже сказанному, но тот молчал. Тогда Альберт поднялся, чтобы уйти, но император жестом велел ему задержаться.

— Со дня на день в Эдес должен приехать Марк, — сказал он. — С ним творится что-то странное: в последнем своем письме он заявил, что должен переговорить со мной об очень важном предмете. Не знаю, что он задумал, но это, кажется, весьма для него важно. Тон его показался мне весьма взволнованным, и никогда еще он не был так настойчив. В общем, если встретишь его раньше, чем я — направь его прямиком ко мне. Ясно?

— Хорошо, Эмиль.

— Тогда иди.

— Эмиль… — сказал Альберт, нерешительно на него глядя. — Может быть, позвать к тебе лекаря?

— Иди, я сказал!

Не смея настаивать, Альберт вышел, а император, оставшись один, поднялся и подошел к окну. Дождь лил, не останавливаясь; у окна особенно остро ощущался его холодный, сырой, водянистый запах. Император выставил на улицу сложенные лодочкой ладони, и они за несколько секунд наполнились холодной дождевой водой; в нее император погрузил пылающее лицо. Этого ему показалось недостаточно, и он высунулся из окна почти по пояс, дождевые струи побежали по волосам и промочили насквозь рубашку из тонкого полотна. Холодные уколы водяных игл были приятны, они снимали жар и ослабляли боль. Никто другой, скорее всего, не решился бы на подобную процедуру в холодную осеннюю погоду, слишком велик был риск слечь в лихорадке. Но императору все было нипочем. Его могучий организм с легкостью справлялся с любыми экстремальными воздействиями; лишь с учащающимися приступами головной боли он не мог совладать. С каждым годом они усиливались и чаще давали знать о себе, это было настоящее проклятие ментальных магиков; еще десять лет назад император не имел о нем никакого понятия, но ныне знал, что это неизбежная расплата за дар. Поделать с этим ничего было нельзя, а думать о будущем страшно, поэтому император старался не думать, и боролся с бедой всеми силами, как только мог.

В горах уже вовсю властвовала зима. Горные луга замело снегом, извилистые узкие тропы покрылись ледяной коркой. По горным склонам гулял зимний ветер; счастье еще, что не начался снегопад, и небо оставалось чистым. Но и без того путешествие едва ли можно было назвать приятным. Рувато промерз до костей. На подобную погоду он не рассчитывал, и потому подбором соответствующего гардероба не озаботился. Его плащ, прекрасно защищающий от осенней сырости низины, от ледяного горного ветра не спасал. Дошло до того, что невозможно стало далее ехать в седле, и Рувато, опасаясь замерзнуть, спешился и пошел пешком, ведя за собой лошадь. Но все равно к тому моменту, когда он оказался перед воротами небольшого горного замка, он не чувствовал ни рук, ни ног.

В маленькой неуютной гостиной, куда проводил его молодой сумрачный слуга диковатого вида, Рувато первым делом устремился к камину. Последний раз, насколько он помнил, он так замерзал под стенами Синнексии, где его войско стояло почти два месяца, а было это три года назад. Оказавшись перед излучающим яростный жар пламенем, он снова почувствовал себя человеком.

— Рувато! Это в самом деле вы? — раздался за его спиной глубокий звучный голос. Он обернулся.

Голос принадлежал хозяйке замка, которая как раз в эту минуту вплывала в гостиную. Карлоте, дюкессе Шлисс, было пятьдесят три года, она возвышалась над Рувато на целую голову и была в два раза шире его в плечах. Рядом с этой монументальной женщиной гость выглядел миниатюрным ребенком. Но разница в пропорциях ничуть не смутила Рувато, он с любезной улыбкой подошел к дюкессе и почтительно поцеловал ее полную белую руку.

— Это в самом деле я, — сказал он, все так же улыбаясь и сильно растягивая слова.

— У вас ледяные руки, — заметила дюкесса. — И сами вы синие от холода. Вы замерзли?

— Еще как, — ответил Рувато, снова оборачиваясь к камину. — Ужасный у вас тут климат, как вы его терпите?

— Дело привычки, милый мой. За тридцать лет можно привыкнуть к чему угодно, даже если бывать тут наездами. Но вы-то что здесь делаете? Я вас не ждала.