Александра Плотникова - Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) Страница 2

В то далекое лето я каждый день просыпалась с ощущением бесконечного восторга. От всего на свете: от жизни, которая только начиналась, от яркого солнца в небе и запаха меда с отцовой пасеки, от гудения пчел в тяжелых сладких соцветиях розовой калии и щебетания птиц в ветвях вековых деревьев. Мы в тот год жили не в столице на севере, а в священном лесу, возле древних Колонн, где меж гигантских голубых елей и кедров резвились большие и малые духи, где без счета плодилось зверье. Хищники кхаэлей не трогают, держат за своих, и я могла без опаски лазать по чаще, рискуя разве что свалиться по своему же недосмотру в овраг или вывихнуть ногу об корягу. Ну, а в этом уж сама виновата, никто за косу в лес не тянул. Люди в этих местах отродясь не хаживали, так что и с ними встретиться мне не грозило. Уходила из дому я рано утром, возвращалась, когда небо на востоке уже темнело, грязная, как дикий мури[3]. Мама ворчала, но поделать со звероватым детенышем ничего не могла.

А еще тем летом у меня появился мой ифенху. На человеческом языке это означает «старший». Ифенху живут на Темной стороне Колеса, на Десмоде. Люди сочиняют истории про то, что Темные пьют человечью кровь и едят живых младенцев, но большинство из них сами же и не верят в эти байки.

Отец нашел его, когда в очередной раз ходил к Колоннам разговаривать с Великими духами. Ифенху выглядел так, будто только что вывалился из серьезной драки — в крови, грязи и пылище. Шипел, зло косился на всех и наотрез отказывался даться кому-то в руки, а у самого уже истекал последними каплями зыбкого марева магический шит от солнца. Отец просто-напросто дождался, пока ифенху свалится в обморок и только тогда отнес его домой, чтобы заняться лечением.

Все дети — существа страшно любопытные. А у меня, по словам отца любопытный нос очень часто перевешивал все остальное. Посему я, разумеется, напросилась помогать маме ухаживать за неожиданным гостем. Папа сказал, что он нам родич и будет учиться магическому мастерству. От всамделишного ифенху меня было и веником не прогнать. Я тише мыши сидела возле его постели, пообещав маме сразу же позвать ее, как только он проснется.

И, разумеется, с любопытством разглядывала.

Темный оказался совсем не страшным. Всего лишь угрюмый мужчина с молодым лицом и седыми волосами, в которых слабо проглядывали темно-русые прядки. Так седеют только, если в жизни случается что-то очень страшное, о чем стараются не вспоминать. Он походил на нас и одновременно — на людей. Тоже когти, клыки и острые подвижные уши, но человеческого в нем было больше.

Едва я углядела первое слабое движение, как тотчас без раздумий ринулась к подопечному и запрыгнула на одеяло. Подопечный как-то странно квакнул, и застонал, когда я случайно проехалась лапкой по ребрам и животу, и уставился на меня мутноватыми желтыми как у дикого волка глазами.

— Привет, — мявкнула я, дружелюбнейше улыбнувшись во все клыки. Ифенху поморщился и дернул ушами. Слабые попытки меня спихнуть успехом не увенчались.

Красивый он был. Как мы. Только совсем бледный и какой-то замученный.

— Волчик, — сказала я первое, что в голову пришло. — Серенький волчик.

И только вознамерилась было ляпнуть еще что-то столь же глупое, как вошел папа.

— Илленн, — от его строгого голоса по спине у меня тотчас побежали мурашки. — Ты почему позволяешь себе прыгать на гостя, если он болен?

Я обиженно фыркнула, когда отец бесцеремонно сгреб меня за шиворот, на несколько мгновений подвесил в воздухе, а потом поставил на пол.

— Веди себя потише рядом с больным.

«Волчик» как-то булькающе вздохнул и попытался приподняться на локте. А я забилась под стол и предпочла наблюдать оттуда, то и дело сдувая с лица непослушные рыжие прядки волос. Я любила смотреть, как отец работает.

Вот он подошел поближе, почти неслышно ступая босыми когтистыми ногами по теплым дубовым половицам, вот прошуршали полы его кафтана, когда он осторожно присел на край постели. От него пахло яблоками и медом, и разливались волны жара.

— Вы кто? — дернулся ифенху, плеснув во все стороны настороженностью. — И где я? — говорил он немного непонятно, с тягучим рыканьем, с лова произносил вроде те же самые, но не так, как мы.

— Лежи-лежи, Ваэрден, — папа придавил его голову широкой ладонью, пресекая ненужное дерганье. — Ты на Хэйве, в землях кхаэлей. Меня зовут Кетар эль Сарадин. Остальное потом. При сотрясении мозга и трех дырках в животе болтливость вредна.

Я старательно не высовывала нос из-под стола, принюхиваясь, прислушиваясь и приглядываясь к происходящему. Пусть знаний и навыков у меня не было ни на грош, но магическое чутье уже проснулось, истинные слух и зрение тоже. Отец стиснул руками голову ифенху, время от времени чуть выпуская и снова втягивая когти, а я увидела почти незаметное сияние, разлившееся по комнате. Как будто солнце нарочно переползло по небу, чтобы заглянуть именно в эту спальню с северной стороны дома. Несведущему могло бы показаться, что папа просто перебирает пальцами спутавшиеся седые прядки. На самом же деле он исправлял смятое и поврежденное эфирное тело мозга, залечивал внутренние ушибы, помогал «голове встать на место». Нет, тогда я таких мудреных слов знать не знала — просто чуяла, что он делает.

И даже не удивилась, когда он когтем вспорол себе запястье и, как щенка в молоко, ткнул ифенху носом в кровоточащую рану. Что бы ни делал отец — он никогда не ошибается. Оказавшаяся правдой «выдумка» меня тоже не испугала.

— Пей.

Волчик заворчал и припал губами к алой влаге, но на третьем глотке его сморило. Отец поправил подушки, зажал ладонью рану и подозвал меня к себе.

— Вылезай, егоза. Вылезай, говорю. Под столом сидят зверята, а не маленькие девочки.

Я навострила уши и высунулась, стоя на четвереньках. Если папа говорит таким тоном, значит, намечается что-то интересное. Или кто-то интересный.

— Поди сюда, поди, — подманивал отец.

Я, недолго думая, вскочила и подбежала к нему, уткнулась лицом в колени. Подставила голову, громко мурлыча и напрашиваясь на ласку.

— Ваэрден — такой же Хранитель Равновесия, как и я, маленькая, — заговорил папа, кончиком когтя почесывая меня за ухом. — Только у себя в мире. Он пришел сюда учиться. Но он среди нас совсем один, у него нет друзей. И он привык, что его все боятся.

— Это плохо, — я перевела задумчивый взгляд на спящего ифенху. — Те, кто боятся — они не знают, что он хороший?

— Не знают. Только это все равно обидно, согласись.

— Обидно, — кивнула я. — А можно, я буду с ним дружить?