О`Санчес - Хвак Страница 2

– Смотрю – ладони-то у тебя… иная подкова мягче… Из кузнецов?

Хвак как фыркнет возмущенно в кувшин – аж брызги во все стороны, едва из телеги не выпрыгнул:

– Ненавижу кузнецов! Они такие… такие!.. – и слезы навернулись на маленькие Хваковы глаза…

– Ну и ладно, ладно, успокойся… Так, говоришь, не помнишь отца с матерью? Потише ворочайся, всю телегу мне разнесешь!.. Просто – говорю – мозоли у тебя тово… Допил? Кувшинчик верни, он еще понадобится.

– Это от сохи да бороны, да от лопаты, да от кайла, чем камни на поле дробят… – Посмотрел Хвак на свои ладони – руки как руки, какие они еще могут быть у земледельца?

– Что ж, славно, что ты трудолюб да трудознатец, очень хорошо… И вида богатырского…

Приятно Хваку слышать про себя такие похвалы, и сразу вертится на языке вопрос, чтобы Хавроша, на него отвечая, продолжила бы свои одобрительные слова… Дескать, а почему – этакое хорошо? Но разомлел Хвак от вина, от солнышка, от соломы мягкой… Сейчас он спросит об этом, вот только глаза прижмурит на одно мгновение…

– Ложись, ложись, детинушка, спи-засыпай…

Ох, радостно и беззаботно в мягком отдыхать-полеживать, вот разве соломинка нос щекочет, дышать препятствует… А почему темно – только ведь полдень разгорелся? Разлепил Хвак веки – и впрямь темно, как ночью. Где он? Не встать, не сесть… Плечами повел – рукам что-то мешает… и ногам. Боги милосердные, да он связан, а рот словно тряпкой забит!

И словно бы в ответ на его мычания – загорелся огонек, потом другой…

Всюду каменные стены без окон, на стене светильник, да на полу еще один. Колышутся огоньки, холодно спине и боку – задувает откуда-то снизу. Двое человек над ним стоят, мужчина и женщина. А женщина-то – давешняя добрая собеседница Хавроша!

– Лежи спокойно, Хвакушка! Был ты ничейным рабом, а стал нашим.

– Как – рабом? Почему? Я ведь не раб! – Но вместо объясняющих слов у Хвака получается одно мычание, потому что рот залеплен какой-то смолой… или заклятьем?

– Мычи, не мычи – все одно не выпустим, потому как иначе всем худо станет: и тебя на кол через побои высадят, и нам с Косматым одни убытки. Косматый – это мужика моего так зовут, вот он стоит. Немой, но свое дело туго знает. И слух у него острый, так что лежи до утра смирно, рот себе не рви пустыми криками… Слышишь, нет?

Слышит Хвак, да нет никакой мочи смирно-то лежать, хочется освободиться от пут и объяснить госпоже Хавроше, что ошиблась она в нем, что напрасно обижает свободного человека, что не раб он вовсе…

– Не слышит. С испугу, видать. Косматый, я пойду прилягу, а ты тоже – одним глазом спи, да другим присматривай. Вина больше не пей. Утром повезем.

И опять замычал спеленатый Хвак, и вдруг затих. Ни с того, ни с сего мысль к нему в голову прошмыгнула, совершенно посторонняя: ну, а если бы и раб? Что же – раба можно обманывать, да опутывать? И так ведь рабу не сладко в неволе жить, так они еще и…

– Отпусти меня, госпожа Хавроша, освободи, ну пожалуйста!

– О, услышал, наконец, проснулся… Нечего мычать, до утра потерпишь. А на рассвете мы тебя в повозку, заклятьицем подуспокоим, сверху соломкой – и поехали! А там и побережье, а там и ладья… Видел когда-нибудь море?

Хвак попытался стряхнуть смоляную тряпку со рта, опять замычал…

– Значит, увидишь. За морем жить выпала тебе судьба, у хозяев у заморских, дальние земли и обычаи поглядишь. Жизнь – она всюду жизнь. Погоди, вспомнишь еще старую Хаврошу, вослед спасибо скажешь, за новую трудовую судьбу, за то, что от стражей спасла. Ох, боги, боги… Грехи наши тяжкие – да отпустите нам, недостойным… Приглядывай, Косматый, ой, что-то устала я за сегодня… Дай сюда баклагу! Нашел время!.. Точно не наклюкался? Смотри у меня!

Хвак не мог, конечно же, знать, что попался он в лапы работорговцам, тем, что испокон веку, в обход имперским законам, промышляют вдоль больших дорог. Ремесло опасное, у имперских стражей на их счет указания и артикулы исчерпывающие: буде подлый торговец живым товаром пойман, да по розыску изобличен в незаконном промысле, то суд и расправу проводить над такими немедля, и сажать на кол заживо, но отнюдь не вдруг, а не иначе, нежели до того кожу с каждого изобличенного преступника содрав.

Хавроша – наглая разбойница даже имя свое подлинное Хваку назвала, не побоялась – много лет возглавляла крупную шайку, отдавая имперским стражам то одного подручного, то другого… И стражам хорошо, ибо на каждой поимке видно, что не зря государев хлеб едят, и Хавроше неплохо, потому как сама до сих пор жива, силков имперских ни разу не отведав. А Косматого, напротив, удалось однажды отбить у правосудия, вернее – выкупить за большие деньги. Ох, за большие! Но Косматый отблагодарил, отработал, отслужил, да с лихвой. И предан Хавроше всей своей разбойничьей душою.

Подрядилась Хавроша морским перекупщикам по весне дюжину рабов поставить – вот она дюжина, последнего пузана только что выловила! Даром что жирный, а работящий, эдакие мозолищи на руку не приклеишь ни смолой, ни заклятьем: проверяй, да щупай, да плати сполна. Одиннадцать на берегу давно ждут, в тайном подполе, а двенадцатый – ну никак в руки не давался! Хавроша уже подумывала раскошелиться: в город поехать, да на тайных торжищах выкупить недостающего у собратьев по промыслу… Оно и дорого, однако деваться некуда, коли обещала! Иные, кто без совести, в подобных случаях что делают: хвать первого попавшегося оборванца, принарядят колдовством – якобы здоров и не стар – да и сунут среди других, в надежде, что на берегу, в ночи и в тревоге, морским купцам некогда будет приглядываться… Нет, Хавроша печется о добром имени своем, в торговых делах не плутует! О, какого добыла! Болван болваном, но ведь – работящий! Руки-ноги-спина-голова – все целехонько, хоть с фонарем при солнце проверяй! А всего и расходов, что острый взгляд, да кувшинчик вина, да щепотка сонного зелья с наговором… И обязательно будет надобен подарочек богам! Кого уважить особо в случае сем, кто ей больше помог – Тигут, богиня Погоды, или Луа, богиня дорог? Тигут – покровительница ее ремесла, ей – особый почет, но ведь прямо по большой дороге удача пришла, прямо в руки! Хорошо, пусть так: для Луа – уточку, завтра же, а для Тигут… что-нибудь посущественнее, но по окончании дела. Вот и хорошо, вот и сладились… А Сулу, богиня Ночи, да ниспошлет ей освежающий сон!..

Лежит Хвак на земляном полу, тонким слоем несвежей соломы устланном – сумел-таки перевернуться со спины на бок – глядит неустанно в дверь, за которой свободная жизнь, глаза таращит, благо светильник настенный не погашен и не прогорел, и словно ждет чего-то… А вдруг госпожа Хавроша сжалится над ним и отпустит? Да, подойдет к нему и скажет: