Александр Шохов - Отец Смерти Страница 2

— Это твои фокусы? — спросил я, больно ударившись хребтом о прилавок.

— Нет, — сказал Лаэрций. — Боюсь, заваруха уже началась.

В воздухе стало заметно быстрое мельтешение разноцветных пятен и послышалось жуткое, холодное шуршание.

Высокое существо с мощными руками и ногами, с украшением в виде бычьих рогов на голове, материализовалось перед нами.

Я снова попробовал воспользоваться дверью. Но здоровяк схватил меня за плечо и поставил рядом с собой. Хватка у него была такой, что суставы хрустнули.

— Я Эвкатион, демон вечности, — произнес он голосом, больше напоминающим рев штормового ветра. — Итак, пазира у вас. Я хочу, чтобы вы отдали ее мне.

— Что ты сделаешь для нас за это, верзила? — поинтересовался Лаэрций.

— То, что в моих силах.

В глазах рогатого мелькнул огонек понимания и хитрости. Лично я не верил ни одному его слову.

— Тогда верни мне демонессу по имени Анфиса, — продолжал Лаэрций.

— Следуйте за мной, — сказал Эвкатион.

Мы увидели отверстие в пространстве, напоминающее вход в пещеру. Наш гость шагнул в него и мы, переглянувшись (Лаэрций — торжествующе, я — хмуро), последовали за ним. Лаэрций шагнул первым. А я помешкал секунду. Во мне боролись здравый смысл, который подсказывал, что нельзя доверять этому Эвкатиону, а, значит, нельзя уходить вместе с ним туда, куда он хочет нас привести. А с другой стороны спавший до сих пор во мне авантюрный дух властно приказывал следовать по любому открытому пути. Колебания длились недолго: я отбросил здравый смысл прочь и сделал шаг.

И пришел ветер…

Ветер был так силен, что дышать стало невозможно. Уткнувшись в рукава своей парусиновой куртки, я стоял, безуспешно пытаясь выдохнуть воздух, в то время как мои легкие буквально распирало от давления.

— Отвернись от ветра! — крикнул Лаэрций, видя, что я начинаю задыхаться. Ему каким-то образом удавалось дышать ровно и спокойно.

Я последовал совету, и через минуту смог дышать более-менее размеренно. Теперь, даже когда ветер дул мне прямо в лицо, это не приводило к катастрофическим последствиям. Мир вокруг изменялся с поразительной скоростью. Казалось, что горы и небеса меняются местами, смешиваясь друг с другом в гигантском коктейле.

Эвкатион спокойно ожидал, когда мы адаптируемся.

— Где мы? — крикнул я, пытаясь перекрыть шум ветра.

— На другом берегу, — ответил рогатый. — Ты, Перевозчик, никогда не бывал здесь?

Его вопрос скорее звучал как утверждение. Я кивнул головой, соглашаясь.

— И где же Анфиса? — заорал прямо над моим ухом Лаэрций.

Я заметил, что ветер создает вокруг его тела завихряющийся поток волос: видимо, в этом мире семена демонов отторгались природой. Я наблюдал такое в одном из миров… Полузабытые картины снова начали выплывать из бездонных, еще вчера наглухо закрытых, хранилищ моей памяти.

— Ты скоро будешь похож на клубок, — сказал я, указывая на вихрь, прорисованный в воздухе волосами Лаэрция.

Седой демон усмехнулся, тряхнул головой — и волосы-семена собрались в изящную корону на его темени.

Между тем наш проводник двинулся вперед. Земли у нас под ногами не было. Мне казалось, что воздух уплотняется под подошвами наших ботинок.

Сам рогатый ногами вообще не двигал, просто медленно летел впереди, указывая дорогу. Мир вокруг начал постепенно успокаиваться.

— Куда мы идем? — спросил я.

— Скоро узнаешь, — ответил с усмешкой Эвкатион.

Я уже не сомневался, что следую прямо в расставленную ловушку. Но снова память начала играть со мной в свои мозаичные игры. На этот раз она услужливо вложила в мое сознание странное изречение: "Пусть противник думает, что заманил тебя в ловушку. Иди до конца. Он не знает, что пока ты не сделал последнего шага, ты не попался".

Я задумался над смыслом этой фразы, и обдумывал ее все время, в течение которого мы шли по воздуху. Далеко внизу проступали очертания местности. Скоро стало очевидно, что Эвкатион ведет нас к горной цепи, вершины которой выступили из тумана и возвышались теперь над нами. Шли мы быстро: ветер подталкивал в спину.

Когда горы оказались прямо перед нами, Эвкатион сделал жест руками — как будто открывал створки ворот — и мы влетели в просторный зал, казалось, вырубленный внутри скальной породы. Он был освещен факелами, и в их неверном свете нельзя было точно определить высоту свода.

— Здесь вы можете находиться какое-то время, — сказал он. — И мы, наконец, можем спокойно поговорить.

Он сел в широкое каменное кресло, под которым горел маленький огонек. Видимо, такого небольшого огня вполне хватало, чтобы согреть холодный камень сиденья.

— Похоже, мы в ловушке, — шепнул мне Лаэрций.

— Но мы еще не сделали последнего шага, — тихо ответил я.

Лаэрций недоуменно взглянул на меня.

Как бы в ответ на наши реплики, рогатый улыбнулся и спокойно сказал:

— У вас есть то, что мне необходимо. Думаю, не надо вам объяснять, что только одна причина удерживает меня от скоропалительных решений. Пазира принадлежит тому, кому передана добровольно. Владеть ею может только разумное существо, поэтому предыдущий хозяин доверил ее брюху безмозглой рыбы. Я гнался за ним, и у него не было другого выхода: он знал, что я смогу убедить его добровольно отдать мне эту удивительную вещицу. Вы не знали этого, поэтому вам предстоит пережить некоторые не совсем приятные процедуры. Хм! Меня это могло бы позабавить, если бы вы не были такими жалкими и глупыми существами. Я, надеюсь, достаточно ясно выразился? Или вы отдаете мне пазиру добровольно прямо сейчас, или я прибегну к пыткам, чтобы у вас возникло самое искреннее желание добровольно отдать ее мне. Существует такая боль, которая сломает даже самую сильную волю.

Тут Эвкатион разразился раскатом хохота, эхо которого отражалось от стен и множилось вокруг нас.

— Я здесь вообще ни при чем! — заявил Лаэрций. — Это он хозяин пазиры, он, лодочник. Я пытался украсть ее у него, когда он перевозил кого-то на этот берег, но он пришел и отнял пазиру назад.

— Вот как? Это очень трогательное признание, — издевательски улыбнулся Эвкатион. — Но тебе, друг мой, придется помучиться за компанию. Чтобы наш перевозчик не скучал.

Тут он снова начал оглушительно смеяться. Я внимательно смотрел на Лаэрция, но он избегал встречаться со мною глазами. Потом все-таки осмелился поднять взгляд и пожал плечами, как бы говоря, что он ничего не мог поделать. Я насмешливо покивал головой. Мне на самом деле было безразлично, будет ли он проявлять чудеса героизма или наоборот продемонстрирует выдающийся образец предательства. Как я презирал его в ту минуту!