Альмира Илвайри - Крылатая дева Лаэрнике Страница 2

— Вы имеете в виду Крылатый народ, — проговорил дон Родриго и глянул на настенные часы: — Да, уже время… Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Вслед за ним я вышла из кабинета. Миновав скромно обставленную гостиную и просторную библиотеку с огромным глобусом посреди зала, мы прошли на балкон. Я заметила, что горожане внизу останавливаются, показывают в небо и что-то оживленно выкрикивают.

— Вы не туда смотрите, — пояснил дон Родриго и указал наверх. Я подняла голову. В небе над башнями собора парила тонкая фигурка в развевающихся серых одеждах. Я не поверила своим глазам — у нее были два крыла, ослепительно-белые, как облака над нею!.. Люди внизу показывали на нее, кричали, махали руками.

— Крылатый народ — не легенда, — веско произнес дон Родриго. Проводил взглядом летящую фигурку, пока она не скрылась за крышами домов, и покинул балкон. Я последовала за ним.

Мы вернулись в кабинет. Он налил в кубки еще вина и молча пригубил свой кубок. Что-то появилось новое в его лице — беспокойство, забота, затаенная тоска… Я тоже молчала, не желая нарушать ход его мыслей.

— Если альбианская ересь доберется сюда, будет плохо, — наконец проговорил дон Родриго. — Чтобы сохранить Церковь, король Алонсо будет вынужден ужесточить порядки. И тогда в этом мире не станет места ни для вас, ни для нее, — он кивнул на окно.

Допив вино, дон Родриго отставил кубок:

— Это было поздней осенью. Я возвращался из паломничества к Мадонне-в-пещере. Со мной был только Пепе, мой слуга. Мы шли через Пеларнийские горы. Погода была отвратительной. Дул холодный, пронизывающий ветер, хлестал дождь. Остроглазый Пепе первый углядел женскую фигурку, распростертую на камнях. Она была без сознания. Видимо, летела и обессилела в борьбе с непогодой… Из одежды на ней был только плащ из тонкой серой ткани с капюшоном, и больше ничего.

Мы укрылись за скалой и развели костер. Я завернул ее в походное одеяло и влил ей в рот немного горячего вина. Она открыла глаза, посмотрела на нас, слабо улыбнулась и снова погрузилась, но уже не в забытье, а в сон.

Она была так слаба, что не могла держаться в седле, и я вез ее, завернутую в одеяло, посадив перед собой. При въезде в город я сказал, что подобрал по дороге монахиню, заболевшую пневмонией. Я передал ее на попечение падре Антонио, зная, что он сможет позаботиться о ней и уберечь от излишнего внимания. Перед тем, как я опустил ее на ложе в келье, она снова открыла глаза, улыбнулась мне и тихонько произнесла: "Лаэрнике". Так я узнал ее имя.

Я регулярно справлялся у падре Антонио о самочувствии Лаэрнике. Она быстро оправилась, начала помогать ему с храмовыми делами и вскоре приняла Святое Крещение, получив имя Анна. Она жила в женском монастыре. Однако присутствие в городе Крылатой девы не удалось скрыть. Как оказалось, ей жизненно необходимо летать. Каждый день Лаэрнике поднималась на колокольню и взлетала. И была за ней еще одна странность: она не признавала никакой одежды кроме своего серого плаща, под которым прятала крылья.

Лаэрнике хотелось общаться с людьми, и падре Антонио выводил ее в город. Чтобы оградить ее от навязчивого любопытства, он попросил сестер из монастыря святой Миллены, где она жила, сопровождать Крылатую деву во время прогулок. Однако молодые люди, верившие, что женитьба на Крылатой принесет удачу, не раз пытались ее похитить. Пришлось выделить в помощь монахиням нескольких рыцарей. Но тут возникла другая проблема: рыцари начали проявлять к Крылатой деве повышенное внимание, да и к молодым монахиням тоже. Так падре Антонио пришел к заключению, что мужчин в охрану Лаэрнике допускать нельзя. Охранять ее должна женщина, владеющая искусством меча.

Нельзя сказать, что искусство меча популярно среди наших сеньор. После долгих поисков я нашел сеньориту Вегу, но к тому времени она была уже в преклонном возрасте, и проработав два года, она ушла на покой. Пришлось снова прибегнуть к помощи сестер из монастыря святой Миллены.

Дон Родриго налил себе еще вина:

— Когда я привез Лаэрнике, постройка кафедрального собора завершалась. Я вложил в собор часть своих средств, чтобы искупить хотя бы малую толику моих грехов. В соборе днем и ночью трудились художники, резчики по камню, мастера по витражам. Лаэрнике заботилась о них, приносила им горячую еду и вино. И что удивительно, она принимала участие в строительстве собора, помогая художникам делать эскизы для каменных украшений и витражей.

Однажды я проходил мимо собора, глядя, как идет работа, и навстречу мне попалась Лаэрнике в своем неизменном сером плаще. С собой она несла пачку эскизов. Должен сказать, что мы не общались с тех пор, как я привез ее в Сегову, но в тот момент она остановилась, глядя на меня широко распахнутыми глазами. Видимо, узнала… Налетевший порыв ветра вырвал из ее рук листы с эскизами, раскидав их по мостовой. Она кинулась их собирать. Я помог ей собрать рисунки. Наши руки на мгновение встретились, я ощутил их необыкновенное тепло, уловил идущее от нее нежное, неземное благоухание. Лаэрнике подняла глаза. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, и я понял, что еще немного, и я не выдержу… Отдав ей рисунки, я ушел и больше в тот день не приходил к собору, чтобы не допустить греха.

— Вы любите ее, — проговорила я. — В любви ничего грешного нет.

Дон Родриго ударил кубком по столу:

— Не вводи меня во искушение, женщина!.. Простите, сеньора Илвайри, — уже спокойнее произнес он. — Я недостоин ее. Да и не знаю, найдется ли кто-нибудь, кто был бы достоин ее любви.

Он поднялся — высокий, могучий, в длинной черной тунике, — прошел за стол и сел, открыв письменный ящик. Положил перед собой лист бумаги и обмакнул гусиное перо в чернила.

— Я напишу вам рекомендательное письмо к падре Антонио, — сказал он. — Вы будете личной охраной Лаэрнике. Если, конечно, пожелаете.

У меня сердце чуть не выскочило из груди. Я не просто смогу пообщаться с Крылатой девой, но, возможно, даже стану ее личным телохранителем!.. Я только и смогла из себя выдавить:

— Это для меня большая честь. Наверное даже, слишком большая…

Дон Родриго пронзил меня взглядом:

— Вы отказываетесь?

— Нет, — торопливо ответила я.

— Тогда знайте, что это также большая ответственность и большой риск. — Он дописал одну бумагу, скрепил подпись личной печатью, и принялся за вторую: — У вас будет полное право применить оружие, если кто-либо посмеет посягнуть на Лаэрнике. Вину за вынужденное убийство я возьму на себя. Надеюсь на вашу разумность.