Валентин Юрьев - Белый город Страница 2

Ребята позабыли, что их сюда отбирали как семена для посева, самых быстрых, сообразительных, умелых. И что обе битвы были врагами проиграны ещё до начала схватки. Но разве можно упрекать молодых в беспечности? Зато, это именно они так горячо восприняли планы строительства и без устали таскают камни и глину, не признавая никаких норм трудового права. Таскают, пока не упадут. И это после службы!

И они же согласились на то, что дома не обязательно должны быть как в кланах, общинными. У селян принято лепить плетеные лачуги, стоящие порознь. Старики — воины презрительно называют их "сортирами". Они привыкли к общим домам. Но клановые "черепахи" с общей крышей хороши в горах. А тут, с самого порога жилища начинается свобода, так привлекающая молодых!

Крепости для защиты лучше, дураку понятно. Но если граница будет надёжно закрыта, то зачем тесниться и спать друг на друге? И потом, в городе свои, вольные законы. А общие дома — это опостылевшее подчинение Вождю, общее имущество, неизбежные противоречия. Хотя, всё не так просто… Если вдруг кто-то захочет объединить свои дома, не нарушив городских правил, разве можно им запретить?

Лёгкие и светлые, мысли без напряжения бегут в Мишкиной голове вместе с полосой новой дороги. Городские мужики не обманули, успели сделать каторжную работу до весеннего праздника, получили свои монеты, и… остались работать дальше. Не разбрелись, не пропились.

Хорошо им!.. Свобода… А "командующий южными войсками со всеми причитающимися" вызван к владыке таким категорическим приказом, что отказываться, и отнекиваться, больше было невозможно. И так, две восьмушки тянул волынку. Нога еще болит, но не бежит же он, а спокойно катит в экипаже, первом передвижном механизме не Кее. Два "приглашения" удалось проигнорировать. Гонцы, видя беспомощное состояние кларон-Дер-Сака в плетеном кресле, откушивали, получали верительную грамоту с небольшим подарком и отваливали назад.

Но последнее послание короля было составлено в такой категоричной форме, что хоть на руках, хоть как, любым способом, тело командующего должно было быть представлено пред очами нового начальника, владыки, которого Мишка ещё не видел ни разу.

Очень удачно, что к этому моменту и экипаж удалось собрать до конца, Мастер не подкачал, сделал не только ходовую часть, но и умягченные сиденья на четверых, и руль, и даже балдахин над головой, который обтянул шелком с невероятно яркими цветочками, не пожалел монет куришам.

На желтом фоне ярко-синие цветы смущали Мишку, как трусы в горошек на пляже, но поскольку никто в Белом городе раньше экипажей не видел, восторг зрителей был просто беспредельным, особенно, когда он сам покатился по кругу, на котором до этого обкатывались колёса. Весь клан сбежался смотреть на новое чудо к мастерской, и цвет яркого зонтика не волновал никого. Главное — оно передвигалось!

Идея двигателя ударила кларону в голову в тот момент, когда в последней битве падающий слой тяжелых камней сработал в ущелье, словно гигантский поршень в насосе, и его тело пронесло ударом воздуха десятка два шагов и крепко приложило о землю со всеми торчащими из неё камнями.

За этот вздох он и сообразил, пока летел, что если заставить воздух с одной стороны любой перепонки расширяться и толкать её, а потом наоборот, то получится колышущаяся деталь, к которой можно всё, что угодно прикрепить и оно будет двигаться бесконечно.

После этого сознание командира отключилось, и впервые на Кее, не от перенапряжения, не из-за колдовства, а от сильного удара, вызвавшего столько ушибов и растяжений, что сам он себя уже посчитал не жильцом на свете. Этому, однако, воспрепятствовали старая ведунья и молодая жена, устроившие избитому телу кларона ежедневную пытку в виде массажа, лубков на разные места, растираний, окунаний и перевязок, а, главное, невозможностью остаться одному и умереть спокойно.

И в эту пытку включились все, кто в такие моменты оказывался рядом, так что за время его беспомощного состояния весь клан нагляделся на худые мальчишеские ноги командира и на всё, что к ним прилагалось от природы. А в тот день, когда, провалявшись до темноты в полуобморочном состоянии, он пришел в себя и был найден после битвы, Мишка точно решил, что всё хорошее он в жизни уже совершил и со слезами тихо прощался с земными и Кейскими близкими.

Хорошо хоть, что все девушки, действительно, прятались рядом со Сторожевой башней, никуда не уходили, наплевав на приказ, как он и предполагал, и даже бабуля, старая Сархан-Са, уговорила взять её с собой, словно предчувствуя, насколько сильно понадобится её помощь.

В последней битве было ранено около сотни парней, несмотря на камни, перекалечившие почти всё вражье войско. Оставшиеся в сознании хассаны, даже раненые, отстреливались так яростно, что мало, кто из иритов мог похвастаться целой шкурой. Никто из них, разумеется, даже и не подумал воспользоваться щитами, мальчишки спешили добить двигающихся и получили своё.

Как ни странно, никого не убило. Двоих, потерявших глаз, придётся перевести на гражданскую работу, но это, в общем-то, самая серьёзная потеря. Остальные балбесы уже за восьмерик отвалялись в пещерах и сейчас начали ковылять по весенним холмам, радуясь жизни и щеголяя цветными перевязками.

Мишке только тогда, из-за мелькающего разноцветья, и пришло в голову, что на войне надо иметь бинты! Бинты, медикаменты и медсестёр в достаточном количестве, чтобы выносить раненых, как Гуля Королёва! Он же читал эту книгу, но не вспомнил, раззява! А теперь бабуле пришлось применять грязные хассанские подштаники для перевязок, точнее для привязок, потому что она и бинтовать не умела, а просто прикрепляла ткань к ране жгутиком, скрученным из этого же обрывка.

И, опять же, кому как не ему, сыну медицинского работника, было вспомнить, что бинты должны быть мягкими и стерильными, храниться в чистоте вместе с лекарствами! Сты-до-ба! А он полностью доверился знахарке, доброй и хорошей, но совершенно неграмотной… Позорище!

Схлопотали своё и десятники, и сотники, за тот разгул на поле боя, который позволил получить столько раненых. Недоумённо хлопая глазами, они ещё и обижались, считая свою победу феноменальной и величайшей, но, как всегда, забывая о том, что каждая жизнь в клане должна измеряться не один к одному, а один к тысяче жизней дикого хассанского войска. Иначе Мишка ни за что бы не согласился жить здесь и воевать дальше.

Правда, с одной оговоркой. Если война не начнётся по-настоящему. Если вместо одиноких тысяч не полезут десятки и сотни архаиков, а с ними те толпы, которые способны просто вытоптать напрочь всё живое в долинах, всё, что растёт, ползает и летает, так, что останется только зола и камень на многие годы. И никакие королевские войска от этой беды не спасут.