Сергей Игнатьев - Голова-мяч, «цветочники» и зомби Страница 2

Я встал, взял с кровати свой чемодан-левиафан. Подойдя к дверям, бросил конверт в урну. Толкнул скрипучую дверь.

Остаток времени до поезда решил скоротать в привокзальном кафе.

В поезде развлекался чтением «Питбургского вестника» и столичного «Инфернопольского Упокойца».

Прогрессивного литературного альманаха «Ладийское душемерцание», который более пристал студенту (бывшему студенту, мысленно поправился я), в вокзальном киоске не оказалось — очередной тираж в который раз пустила под нож некрократическая цензура.

«Вестник» поражал стилем изложения хроникеров:

«…Испокон веку, видно, выпала долюшка хлебосольной матушке-Корюли нести на румяном челе самоцветный венец культурной ладийской столицы, сиятельного Оливуса пиитического мастерства да премудрых философических словес…»

«Упокоец» в голос кричал заголовками:

После банкета участников Некрономического Съезда приходилось откачивать электричеством. Вся правда о том, как отдыхают «слуги народа»!

Принц и осьминожка: итхинское династическое бракосочетание на высшем уровне!

Куда плывет наша Ладия? Спор ведущих умов Е.И.В. Академии Наук!

Вся правда о нихилистах! Репортаж из сердца тьмы!

Запутанное авторство: сюжет «Кровососущих мертвецов» Никодиму Моголю подарил Бомбардин?!

Очередной всплеск хедбольного массакра?! Грядет отборочный матч Лиги Чемпионов: «Каян-Булатовские Яркони» — славоярский «Мортинджин»

…За окнами экспресса рос, медленно надвигался город-миллионер Яр-Инфернополис. Имперская столица, которую я покинул в шестнадцать, уехав учиться на журналиста в Питбург, нашу культурную столицу.

Я снова дома.

Экспресс стучит колесами по ажурному мосту, проплывают мимо мириады ржавых крыш, заполненная судами гладь реки Нави, радужной пленкой затянутые изгибы реки Яви, величественные соборы и башни из стекла и бетона, фабричные трубы и причальные вышки дирижаблей.

Царство сияющих плоскостей, клубов пара, переплетающихся ржавых труб и облупленных заклепок, царство золота и красного дерева, спирта и кислой капусты, сизого мха и копоти…

Город разделен не только на географические округа, но, как корюльский рыбный пирог — на слои, и это становится видно тем отчетливее, чем глубже нить рельсов, натянутая над лабиринтом улиц, приближается к Питбургскому вокзалу.

Внизу — котельные, чумазые истопники-импы, «служебные» и «беспризорные» мертвяки, жар угольных топок, дымная геенна.

Вверху, средь облаков, дирижаблей и стрекочущих бипланов и трипланов — чертоги городской элиты: аристократов и некрократов.

Между верхом и низом кипит жизнь — в многоквартирных домах и гостиницах, в пивных и арт-галереях, в переполненных госпиталях и общественных банях, в толчее рынков и механическом шуме фабричных корпусов…

Яр-Инфернополис, мой дом.

Герти, сестренка ненаглядная, встречает меня на пороге особняка в конце Цветочной улицы.

Встречает вопросительным взором прекрасных серых глаз.

— Получила твою телеграмму, ничего не поняла!

— А чего тут понимать? Меня вытурили.

— То есть как, Кай?! Что значит — вытурили?

— То и значит. По итогам ректорского расследования. За хранение и распространение наркотиков в студгородке. Гребаный гумибир, разноцветные мишки… Каково?

— Ты рехнулся? Вот уже не ожидала, что мой брат…

— Ну, ё-мое, Гертруда! Разумеется, я тут ни при чем! Один приятель, пирданиол, сунул мне в вещи, чтоб самому отмазаться. А эти гребаные некрократы…

— В чем дело? Объясни толком!

— Слушай, я действительно чертовски устал.

Герти машет ладонью:

— Ладно, проходи!

Внутри я знакомлюсь с тремя Гертиными (соответственно, и моими, хотя до этого я про них знал только из писем) родственниками. Пьют чай в гостиной.

Миловидная барышня с немыслимой прической — малиновыми и синими прядями — и татуировкой на открытых плечах.

Рыжий, коротко подстриженный парень в черном тренировочном свитере — такие называют «оливками», от «Оливусских Спортивных Игр».

И еще один домочадец, про которого Герти говорит:

— Вот оно, чудо наше!

Чудо уныло ковыряет ложкой тарелку манной каши. На нем матросский костюмчик, белые гольфы и салфетка-слюнявчик. Малиновые щеки перепачканы кашей, но дальше этого дело не продвигается. Рыжий парень и девица в татуировках увещевают Чудо съесть еще хотя бы ложечку.

— Аймиай Коапэ! — рекомендуется Чудо, при виде меня с радостью бросая ложку и маша обеими ручками.

— Адмирал Корпс! — ржет рыжий парень. — А ложку-то чё бросил? Давай наворачивай, гроза джаферов!

— Хватит забивать ребенку голову всякой ерундой! — меланхолично бросает малиново-синяя барышня.

— Ничё, пусть впитывает с малых лет — боец растет, не девчонка.

Герти устало закатывает глаза, вооружившись салфеткой, вытирает контр-адмиралу фон Корпсу, покорителю Циприка и Каяррата, перепачканные кашей щеки, попутно представляя мне присутствующих.

— Брат и сестра Стояна. Я тебе писала о них, помнишь?

— Кефир, — представляется рыжий, по-прежнему скалясь. — Так меня зовут.

— Полина, — скользнув по мне заранее равнодушным взглядом, сообщает девица.

Интерес ее прикован к измазанному кашей контр-адмиралу.

Сажусь пить чай с новоиспеченными родственниками.

Вскоре в прихожей появляется и муж Герти. Отложив трость и портфель, снимает шляпу, устало распускает галстук. Стоян — один из бесчисленной армии клерков и чиновников младшего звена, составляющих прочный фундамент некрократии.

После ознакомительно-приветственного ритуала, Стоян отводит меня в кухню, где вручает пачку красных купюр и в паре слов обрисовывает текущую ситуацию. Они с Гертрудой, мол, гостей сегодня совсем не ждали, кое-какие планы были. Уже заказаны два билета в «Тристар Пандемониум», и домработнице заплачено, чтоб с «адмиралом фон Корпсом» посидела. Не буду ли я так любезен и не соглашусь ли провести вечер с Кефиром? Он хороший парень, покажет где, что и как.

Одна только поправка Стояна, в самом конце брифинга, меня насторожила — по поводу того, чтобы я «денег этому хренатору в руки не давал».

Я решил списать это на усталость мужа моей сестренки. Весь день с бумажками возиться в конторе, под приглядом черномундирных некрократов, — веселого мало, небось нервы закипают под вечер.