Грэм Тейлор - Повелитель теней Страница 20

Она промыла рану мокрым лоскутом и перевязала ее самым лучшим из обрезков, которые подбирала возле кухни. Рафа понял, что он попал в некое пристанище для рабочих карьера и что миссис Ландас здесь начальница. Занимаясь поисками лоскутов ткани для перевязки, она, по-видимому, не раз прикладывалась к зеленой бутылке. Глухой мальчик старался держаться от нее подальше; свернувшись клубком на кровати в углу, он поглядывал вокруг большими круглыми, как у совенка, глазами.

Она закончила перевязку и с тоской поглядела на Рафу.

– Ох, как бы я хотела иметь своего мужчину. Чтобы заботиться о нем, ведь им иногда это нужно, и чтобы он заботился обо мне, когда я совсем состарюсь… – Ее верхняя губа задрожала. – У меня никого нет – ни единой души. – Она уронила лицо в ладони и разрыдалась. Ее настроение менялось постоянно, как прилив и отлив. В голосе вновь зазвучали злые ноты: – Если бы не этот паршивец, из-за которого я должна оставаться здесь, я могла бы быть настоящей леди. Мне не приходилось бы быть любезной с каждым пьяницей, который спускается сюда, чтобы хорошо провести время.

Она помолчала, опять села в кресло и подняла почти пустую бутылку джина.

– Если б не это, я не знала бы, что мне делать. Вот самый лучший мой друг, лучше быть не может, он согревает душу, от него становится веселее и…

– А он кто? – прервал ее Рафа, кивнув в сторону мальчика.

– Он никто, у него никогда не было имени, не было голоса, он не может тебя слышать. – Она помолчала. – Только на то и годится, чтобы подмести пол, отнести стираное белье… Но он то и дело удирает. Он удирает, его ловят, и так без конца.

Она бросила взгляд на мальчика. Рафа заметил, что глаза ее потеплели, в них не было злости, было почти сочувствие.

– Где его отец и мать?

– Насколько мне известно, его отцом может быть один из пятерых мужчин. Его мать пользовалась у мужчин успехом, ей всегда хотелось любить, да только она не знала кого. – Миссис Ландас говорила почти мечтательно.

– Значит, вы ее знали?

– И даже очень хорошо знала, но ее жизнь оборвалась одиннадцать лет и пять месяцев тому назад, и с тех пор он здесь. – Она поглядела на мальчика. – У меня к нему слабость. Хотя половину времени он доводит меня до полного бешенства, зато все остальное время люблю его безумно. Мне просто хочется, чтобы он услышал мой голос. – Вдруг она оборвала себя и с посмотрела на Рафу подозрительно. – Да что это такое? С чего это мне вздумалось выкладывать тебе всю подноготную! Ну-ка, пойдем, тебе надо отдохнуть, а мне еще немного джина не помешает. – Она взяла бутылку и вылила подонки в чашку. – Похоже, это будет твой еще самый легкий день в здешних местах. – Она кивком указала на стену. – Выбери себе кровать, все они полны блох. Чем выше взберешься, тем меньше тебя искусают и тем лучше выспишься.

Она помогла Рафе подняться с кресла и поддержала, чтобы он мог взобраться на верхнюю лежанку. Он лег на здоровое плечо – руки так и остались в наручниках – и опустил голову на деревянное изголовье. Соломенный матрац колол ему спину словно иголками.

Лежа на боку, он смотрел вниз, где миссис Ландас начала готовить ужин. На дворе смеркалось. Она зажгла, один за другим, фонари вокруг кухни и поставила на окно подсвечник. Глухой мальчик вертелся вокруг нее, складывал дрова, приносил муку. Она уронила на пол деревянную ложку, он подскочил, улыбаясь, быстро поднял ее и держал как трофей, добытый лично для нее. Они ласково посмотрели друг на друга, не подозревая, что за ними наблюдают. Миссис Ландас погладила его по волосам и, улыбаясь глазами, поцеловала в лоб. Рафа закрыл глаза, сон позвал его в другой мир. Все здешние звуки и вонь от карьера отступили; его поглотила пучина сна.

9

ПОВЕШЕННЫЙ

Внизу хлопнула входная дверь, и Томас проснулся. Весь дом дрогнул, как при малом землетрясении, пламя свечи заколыхалось, звякнул стакан на столике у кровати. Вслед за грохотом захлопнутой двери послышался мужской голос – это был голос властного и уверенного в себе человека, голос человека жесткого, обеими ногами твердо стоящего на земле. Он слышал этот голос раньше и, вероятно, никогда его не забудет. Это был Джекоб Крейн.

До Томаса доносились из кухни приглушенные голоса. Джекоб, понизив голос, что-то рассказывал Рубену и Изабелле. Томас встал с кровати и прислонился ухом к полу, пытаясь услышать, о чем идет речь. Кейт, ничего не подозревая, продолжала спать. Но как ни старался Томас услышать разговор внизу, ему удавалось разобрать лишь отдельные слова: нынче ночью… залив… повесили…

Это последнее слово особенно привлекло его внимание. Однажды его, тогда еще совсем ребенка, родители взяли с собой в Уитби посмотреть, как будут вешать Чарльза Мейхью. Мейхью, разбойник с большой дороги, был пойман после того, как ограбил карету, следовавшую из Йорка. Весь город высыпал тогда на пирс, чтобы посмотреть на самодельную виселицу и на осужденного. Томас помнил, что было погожее июльское утро, помнил, как пригревало солнце и какой острый запах рыбы и развешанных для просушки сетей стоял в воздухе. Чарльза Мейхью, вопившего во весь голос, приволокли из таможни с крепко связанными за спиной руками. Тычками заставили подняться на помост и накинули на шею петлю. По тому, как он вопил, как сопротивлялся, было ясно, что он отчаянно не хотел умирать. Толпа выдавила Томаса вперед. Юнец барабанщик стал выбивать дробь – единственное, что он умел. Толпа притихла. Мейхью вопил, рыдал, осыпал проклятиями палача и магистрат. Томас попытался отступить назад, скрыться в толпе, но это было все равно что пробиваться сквозь стену. При каждом ударе по барабану Томас ждал, что разбойника столкнут с помоста и он повиснет в петле мертвым. Этот миг тянулся целую вечность. Гул барабана разносился вокруг, как грохот от выстрела из морской пушки. Мейхью визгливо орал в толпу:

– Вы еще увидите меня, мой призрак станет преследовать вас, всех и каждого. – Он перевел глаза на мирового судью. – А ты… еще не прокричит петух… как ты будешь мертв!

Священник крикнул ему:

– Покайся перед смертью!

Но Мейхью больше ничего не успел сказать, так как его уже столкнули с помоста. Мгновенное падение тела, хруст позвонков в затянувшейся петле сопровождались прокатившимся по толпе испуганным вздохом. Так обрушивается на мол морская волна, взметая в воздух брызги, – толпа, словно от толчка, отшатнулась назад, затихла на миг и тут же разразилась яростным ревом.

Тело повешенного извивалось и вертелось на конце веревки, пока его не покинула последняя капля жизни. Несколько женщин били его палками по вихляющимся ногам, дети швыряли камни в еще теплый раскачивавшийся труп. Томас стоял молча. Он смотрел на тело этого человека и думал, куда же подевалась его жизнь. И что же это за мир, когда в единый миг всю энергию, всю сущность жизни можно задуть, как свечу? Томас думал о том, что это, должно быть, злой Бог, который дает человеку жизнь, хотя бы и самую тяжкую, а потом в мгновение ока отбирает ее и обрекает его на небытие…

Проснувшаяся Кейт оторвала его от этих мыслей. Она подтолкнула его ногой, подняла брови и сделала ему гримасу. Томас приложил палец к губам и шепнул:

– Тесс!

Он перевел взгляд на пол, давая понять, что старается услышать разговор там, внизу. Кейт опустилась с ним рядом, приложив ухо к щелке в полу. Между тем разговор на кухне продолжался. К нему присоединились даже Беалда и Эфриг. Кейт услышала, как Рубен назвал ее имя. Его низкий, хрипловатый от лакричника голос свободно проникал сквозь щель в полу. В этот момент Томас услышал скрип ступенек, кто-то поднимался к ним. Дверь распахнулась, в спальню влетел Беалда и, споткнувшись о Томаса и Кейт, растянулся на полу.

Он расхохотался так, как умел хохотать только он. Этот смех начинался в желудке и подымался вверх, словно лава к кратеру огромного вулкана, и затем выплескивался изо рта взрывами утробного хрюканья. Для своих лет он был просто великаном, и кисти рук у него были как у мужчины. Он встал и, все еще хохоча, схватил Томаса и Кейт и поднял их с пола.

– Мой отец хочет поговорить с вами внизу, – объявил он. – У нас посетитель. Он хочет вас видеть. У него есть новости о вашем друге.

Они понимали, что Беалда имеет в виду Рафу. Заспавшись, они забыли о своем друге. Теперь на них нахлынули воспоминания о минувшей ночи. Томас поглядел в окно. Нарисованное дерево обрамляло полную темноту. Значит, сейчас ночь. У Томаса было такое чувство, что время мира и безопасности подходит к концу, как прилив подымается к человеку, выброшенному на рифы. Он понимал, что им придется покинуть нынешнее убежище, приветливую мельницу Боггла, чтобы сразиться с Демьюрелом.

Пришлось волей-неволей спуститься вслед за Беалдой вниз.

Кухня была залита восхитительным янтарным пламенем свечей, несколько больших подсвечников украшали каминную полку и подоконник. Томас окинул помещение тревожным взглядом. Здесь были Рубен, Изабелла, близнецы и… Джекоб Крейн.