Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович Страница 20

— Крыша над головой, пища из кладовых, ездовые звери. Дальше дорога пойдёт быстрее, но сначала потребно сменить телегам колёса на полозья. Займитесь с завтрашнего дня.

— Со всем рвением, мой бог!

Во дворе был каменный проём без двери, за которым бежала вниз лестница. Он нырнул внутрь, сгорбившись, чтобы не царапать рогами потолок, клацанье когтей отдавалось громким эхом, дымящиеся раны мерцали в темноте. Он спустился в подземелье, где оказалось множество очень низких камер, — нор, зарешечённых толстыми прутьями. Все кроме одной пустовали. Внутри полулежал гном, закованный в кандалы, узник выглядел бледным и измождённым, одежды из свалявшегося меха делали его похожим на старую облезлую росомаху, а мерцание Туарэя заставило щуриться — настолько давно он не видел света.

— Имя?

— Кто ты? — прохрипел гном.

— Я проявлю милосердие на этот раз, ибо сыт. Имя?

— Таргон…

— За что тебя посадили в такое тесное узилище?

— Контрабанда, браконьерство…

— Как хорошо ты знаешь горные пути?

Глаза гнома наконец-то привыкли к мерцанию, и он смог рассмотреть Туарэя и ужаснуться:

— Мать-Гора, что ты за чудовище такое⁈

Бог повёл пальцами, составляя чарограмму, вложил в неё каплю силы, — и гном закричал. Он катался в тесноте, звеня цепями, ударяясь головой о низенький свод, пока ужасная боль не стихла.

— Я проявил милосердие в последний раз, ещё один ответ невпопад, и огонь будет настоящим. Как хорошо ты знаешь горные пути?

— Не только горные, — прохрипел узник, ощупывая своё невредимое тело, — я знаю тропы и дороги на поверхности и под ней, заброшенные поселения, ветки железноколёсных путей, где давно не ходят поезда, тайные схроны…

— Ты сможешь провести несколько сотен людей так, чтобы власти не заметили этого?

Всё было бы намного проще, знай Туарэй, куда стремился, — просто поднялся бы в воздух и достиг цели напрямик. Но это было невозможно, зов указывал направление, но не говорил о расстоянии, возможно, он исходил даже не из тела гор, а с Правого Крыла, и путь продлится долго. Поэтому, Туарэй нуждался в почитателях, которые наполняли бы его разбитый сосуд каждый день, смертных нужно было довести живыми, защитить стольких, скольких вообще возможно, иначе, от бога в нём останется только имя, а чуть погодя, — и того меньше.

— Я сделаю всё, что угодно, если пощадишь меня…

— Скоро мы выдвинемся дальше на восток… или северо-восток. Ты поведёшь моих людей и нелюдей, будешь дипломатом и толмачом, если попытаешься сбежать, я найду тебя и сожгу дотла.

Туарэй перевёл рычаг над камерой в верхнее положение, заставляя толстые прутья спрятаться внутрь стены, узник медленно пополз наружу. От гнома разило нечистотами, двигался он через силу и никак не мог подняться на ноги, тело ослабло от истощения и долгого лежания в холоде. Бросив узника в темноте, бог перенёсся на поверхность и указал последователям:

— Отправьте нескольких мужчин, пусть принесут его наверх.

Они бросились исполнять божью волю, не задавая вопросов, скоро измождённый гном оказался под открытым небом, кашляющий и грязный.

— Позаботься о нём, жрица, этот гном будет показывать нам горные пути.

— Будет исполнено, мой бог!

Камни после расправы были всё ещё горячи, из-за них в воздухе клубился лёгкий пар, и, когда вдруг начался снегопад, над крепостью полился дождь. Туарэй мог бы заставить духов зимнего ветра угнать облака прочь, но он не стал. Сейчас разбитому богу хотелось бездействия, «отдыха», как сказал бы он из прошлых жизней. Потому, Туарэй замер и стал молча следить за тем, как последователи ставили палатки во внутреннем дворе, исследовали стойла, отправлялись исследовать пострадавшую от огня цитадель.

Среди людей невысоклики казались группой измученных детей, они продолжали держаться наособицу, жались друг к другу, ибо таков был образ их мышления, образ восприятия мира. Среди остальных взгляд бога выделил Реджинальда Вестен-Трумоосо, под его глазами лежали густые тени, лицо сильно осунулось, а длинные мохнатые уши поникли. Совсем недавно он похоронил младшую из дочерей, дитя не выдержало пути. Туарэй знал, какие сильные сомнения терзали невысоклика теперь.

«Он понёс жертвы и думает, что они пусты. Нам неведомо это чувство, но для тех, кто видел, как растут их дети, потеря потомства…»

«СЛАБЫЕ ОБРЕЧЕНЫ, ТОЛЬКО СИЛЬНЫЕ УНАСЛЕДУЮТ МИР. ЭТОТ НИЧТОЖНЫЙ ЕЩЁ НЕ ВИДЕЛ МУК, НЕ ЗНАЛ СТРАХА!»

«Если бы все были сильными, то сильных не было бы вовсе. Кому-то дано больше остальных, и он обязан защищать тех, кто менее везуч. Помнишь, мы ведь когда-то хотели служить? Хотели помогать и защищать».

«И НЕ ЗАБЫВАЙ, ЧЕМ ЭТО ОБЕРНУЛОСЬ: ТЕБЯ ОБМАНЫВАЛИ ВСЕ, КТО ХОТЕЛ, ТЫ БЫЛ ОРУДИЕМ В РУКАХ ПОДЛЕЦОВ, ПОКА НЕ ОБРЁЛ СВОБОДУ! ТЕПЕРЬ ВСЁ В НАШЕЙ РУКЕ! ТЕПЕРЬ МЫ МЕНЯЕМ МИР ПО НАШЕМУ РАЗУМЕНИЮ! СЛАБЫМ НЕТ МЕСТА! СОЖГИ ИХ!!!»

— Нет. Пока повинуются, будут жить, таково слово, данное богом.

Солнце уже несколько часов освещало равнину Вестеррайха, прежде чем смогло перевалиться через вершины и скатиться по западным склонам. Люди торопились как могли, но только к этому «позднему рассвету» смогли поставит телеги на полозья. Туарэй не стал им помогать, хотя мог исполнить работу намного быстрее, с помощью элементарной трансмутации. Он не хотел тратить бесценную силу, и не желал быть богом, нянчащимся со своими смертными. Молитвы слабых и ленивых бесполезны, только сильные и самоотверженные нужны богу огня и войны.

Запряжённые скаковыми овнами и козерогами сани с провиантом и последователями, заскользили по снежным склонам. Туарэй больше не растапливал снег и не окружал караван жаром, потому что Таргон пообещал месть гор за такие проделки в зимнее время.

— Когда горы злятся, они посылают лавины, — говорил отмытый, накормленный и выспавшийся гном, которому было всё ещё тяжело самостоятельно держаться на ногах.

Был объявлен небольшой привал, караван остановился, животные фыркали и блеяли, выдыхая облака пара.

— Мы двинемся в том направлении, — бог указал бронзовым пальцем в пейзаж.

Под его взглядом проводник сделался ещё ниже, — горящие жёлтые глаза опаляли, выдерживать их было по-настоящему больно.

— В том направлении много чего лежит: побочные хребты, пики, пропасти и ущелья, горные реки, скрытые под снегом ямы. Но главное, что там есть — владения могущественных гномов.

— Насколько могущественных?

Таргон пожал плечами:

— Почти что самых. Город Охсфольдгарн стоит на перевале своего имени… или носит имя своего перевала… Э… оттуда правит рекс Улдин из колена Зэльгафова, прозванный Необъятным.

Туарэй почувствовал волнение в ментальном океане, он обернулся к Самшит, которая неподалёку благословляла последователей от его имени. Спокойная и величественная красота этой женщины могла бы очаровать его в прошлом, но сейчас, обладая Самшит, бог чувствовал лишь удовлетворение, — она снимала с него все обязанности по присмотру за смертными.

— Ты хочешь что-то сказать, жрица. — Туарэй не спрашивал.

Самшит была неподалёку и слова проводника достигли её слуха.

—…латум! — Она обернулась и глубоко поклонилась господину. — Я вспомнила, мой бог, что бывала в этом городе. Мы попали в Охсфольдгарн после битвы с чудовищами на озере, когда… — жрица задохнулась от кома в горле, но преодолела себя, —…Кельвин Сирли немного оправился от ран. В Охсфольдгарне этому примерзкому созданию сделали новую челюсть и не только.

Её взгляд скользнул по орку, чьи металлические части засверкали на солнце.

Туарэй обратился напрямую к памяти Самшит, чтобы увидеть Охсфольдгарн словно собственными глазами: его высокие стены белоснежного гранита, его платину, золото, медовый мрамор и газовые фонари, неприступные крепости знатных кланов, украшенные помпезными статуями перекрёстки, по которым двигались паровые механизмы и гулгомы. Познал он и нижнюю часть, тёмную, душную, чадную, где грелась вода, качался газ, где десятки тысяч чернорабочих глотали угольную пыль, пропитывались машинной смазкой и старились задолго до срока. Но гораздо чаще перед его взором мелькал Кельвин Сирли, и лицо красивой брюнетки с ярким смеющимся ртом.