Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр Страница 20

— Особенно женатому, — проговорил тихо Егор.

— Именно… но разве его это когда останавливало.

Елисей сел, согнувшись, упираясь руками в пол. Бледный и страшный. Волосы слиплись. Жилы на шее натянулись, что струны. Голова покачивается. Губа закушена.

И вправду упрямый.

Кому с того упрямства легче. Еська рядом стоит, вроде как монетку по пальцам гоняет, но при том взгляду с братовой спины не спускает, чтоб, если покачнется вдруг Елисей, подхватить, удержать.

Да и Ерема все больше не на меня, на него смотрит.

— Вот и велел царь, чтобы боярыня молодая постель ему слала… тут-то боярин и взбунтовался. За дочь он и против царя готов был пойти. Но куда ему, когда с царем свита. И боярина одолели. И волков постреляли. И пригрозили Яснолике, что если плохо постель постелена будет, то повесят голову отца ее на воротах, как и положено со смутьянами поступать.

— С-сволочь, — просипел Елисей и голову вывернул, губы о плечо вытирая.

— А кто ж спорит, — Егор отвернулся к стене, уставился на раков.

— Седмицу простояли… и уехали. Напоследок царь за службу верную пожаловал шубу соболью да перстень с зеленым камнем… и велел забыть обо всех обидах, как то Божиней заповедано. Мол, простившим свыше воздастся.

Елисей сплюнул, но мешаная с кровью слюна потекла по подбородку. А когда Еська дернулся, чтобы вытереть, то отвернулся, не дал, буркнул:

— Я сам… скоро… погоди.

— Да. Недолго уже осталось. С того случая все пошло не так… Яснолика сделалась мрачна, нелюдима. По волкам своим горевала. Боярин пить стал. Так его попускало. Хозяйство попустил совсем… дворня разбежалась… кто сам, кто добра прихватив. Что чужое горе, когда свою жизнь ладить надобно? В положенный срок разродилась молодая боярыня. Двойней. Радость не радость, горе — не горе…

Елисей с трудом оторвал руку от пола, провел рукавом по лицу.

— Может, стоило ей детей в лес вынести… или в колодец… или еще как… А она не бросила. Нянек отыскала, мамок… ожила будто бы. За хозяйство взялась. За отцом ходила…

— Я ее помню.

— Ага, конечно, помнишь… у него память особая. Я вот врать не стану. Не помню ничего… разве что, как дед Архип нас драл за горшки битые. Агафья же пряники после совала, успокаивала. Сколько нам было? Три?

— Четыре.

— Тогда-то мыслилось, кончились беды. Сколько ж можно горя на один дом выплеснуть?

Много.

И слышала я от бабки, что иные дома бывают, будто бы милостью Божини обделенные, что достаются им лишь беды да напасти, а отчего — никому не ведомо.

— Нам пятый год пошел, когда усадьба запылала. Перед тем приезжал человек в деревню, выспрашивал все про боярина, про матушку. Про то, откуда у незамужней боярыни дети взялись, про царя, вправду ли был и когда… ему рассказывали. Отчего ж не рассказать… а седмицы не прошло, как уехал, и выбрались из лесу лихие люди. Это я уже и сам помню… хорошо

— Волки…

Елисей с трудом подтянул левую ногу к груди и принялся тереть мышцы. Небось, задеревенели.

— Да, братец… если бы не волки, были бы мы с тобой… точнее, не было бы ни тебя, ни меня, — Ерема старательно отводил взгляд. Не впервой ему было видеть, что скрюченные пальцы на братовой руке, что упрямое, но при том болезненное выражение его лица. — Волки выли… дед Архип все повторял, что не к добру это. А нянька молилась. Я же… я понять не мог, что страшного. Мне волчьи песни были по душе… баюкали…

— Они из лесу вышли. Конники. Две дюжины… лихие люди… как же… видывал я разбойников, — Елисей перешел к правой ноге. Тер он ее зло, едва ль не драл скрюченными пальцами. — Оборванцы. Голодные. Одичалые. В лесу лошадь — роскошь… и обуза… ее кормить надо… за ней ходить надо… ее скорее сожрут, чем… а эти — все верхами.

— В личинах.

— Призраки… слету стрелами… выкосили… людей мало… пяток холопов… девки, маме на хозяйстве помогавшие… этих не убили сразу… забавлялись… дед наш… он пьяный был, но вышел, заступил дорогу… а его слету палашом. Покатилась голова.

— Мы к волкам сбежать хотели, — виновато произнес Ерема. — Они же звали… Агафья, нянька наша, все говорила, что у волков — не как у людей. Любопытно стало глянуть. Мы и дождались, пока заснет. Выбрались во двор… видели…

— Как деда к коню привязали и по двору тягали. Как Агафью копьями… старая была… Архипа, который за нами с малого ходил, смолой облили и подожгли…

— Маму…

— Она кричала. Отца звала… мы думали, что деда… мы в дровах спрятались. Не знаю, может, Божиня глаза отвела, может… нас искали… дом перевернули весь… нашли бы, конечно… кто-то сказал, что надо поджечь, тогда или вылезем, или сдохнем, — Елисей говорил коротко, жестко. И лицо его поплыло, заострились черты, вытянулись, и кольцо вокруг сердца задрожало. — Так и сдохли бы… в дыму… в огне… на копьях… не важно…

— Он пришел. Дед наш… другой. Он привел стаю. Два десятка оружных конников… это много даже для волков. Но стая… они… не выли… шли тенями… пришли и… люди не поняли, что… почему… полыхало… а волки…

— Сожрали ублюдков, — спокойно произнес Елисей. — Я помню.

— Я тоже. К сожалению, — Ерема передернул плечами. — Иногда вижу… огромный волк черной масти… он был мало меньше лошади… в него стреляли… в них всех стреляли… только куда людям… волки разодрали их…

— Скажи, что невинных.

— Не скажу, просто… жутко.

— Он впечатлительный, — бросил Елисей. — А я проклятый… мы оба проклятые волчьей кровью, но я больше. У него не проявляется почти. А я вот…

— Не спеши, Лис, — Ерема подал руку, помогая брату встать. — Сказки так не рассказывают. Тогда волки достали нас из поленницы. И вожак подставил спину. Понес… так мы познакомились с дедом.

— Он перевертень. Старый. Когда-то боярин обидел его невесту, вот он и сменял душу на волчью шкуру мести ради. Так и жил… он нам и рассказал, что про бабку нашу, что про матушку, единственную дочь свою, которую тоже любил. И из любви этой в лесу жил, зверем… она знала. Однажды набрался смелости, рассказал. И она приняла, что его, что правду. Сказала, что Божиня ее матери лишила, но дала двоих отцов. Не захотела бросать того, кого называла батюшкой от рождения. Да и Волк бы не позволил. Что он мог дать ей? Логово в лесу да охоту полуночную? Он был рядом… и если бы решился прийти прежде, думаю, и царю бы не поздоровилось.

— Волк опоздал.

— Да. И мучился тем долго…

— Мы жили в стае. Года два.

— Больше.

— Дед учил нас. Следы читать. Слушать лес. Слышать лес. И тех, кто в нем обретается… он бы и на охоту повел, но обнаружилось, что я — калечный, — признался Ерема.