Карина Демина - Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака Страница 20

— Яцек…

— Я тебя одного не оставлю.

Вот же холера… упертый…

— Не оставляй. Сходи за керосином. Должен быть где-то там…

— А ты?

— А я тут постою.

— И не полезешь?

Дите дитем… такому и врать стыдно.

Немного.

— Что я, дурень, в темень этакую лезть?

Дурень. Как есть дурень, потому что темнота живая… она прячет… кого?

Кого-то, кто пролил кровь.

…пусть это будет животное…

…кошка…

…или даже лошадь… лошадь, конечно, жаль, но… лошадь — все ж не человек… пусть это будет всего лишь животное…

Яцек сопел.

И значит, не отступит…

— Тут свечи есть, — сказал он, наконец. — У дверей лежат.

— Неси.

Принес. Толстые сальные, перевязанные черной ниткой, с острыми фитилями и оплавленными боками. Свечи хранились в холстине, которую Яцек держал во второй руке, явно не зная, что с ней сделать: выкинуть или погодить.

— Дай сюда, — Себастьян нить разрезал когтем. — Держи в руке. Да оставь ты палаш в покое, тоже мне, грозный воитель выискался…

…и не поможет палаш.

…если вдруг Лихо, то не поможет… напротив, только хуже будет.

— Оставь его здесь, — попросил Себастьян.

— Но…

— Или оставь, или убирайся!

Все ж таки сорвался, не со зла, единственно — от страха, и за него, молодого, не способного поверить, что и молодые умирают. Небось, кажется, вся жизнь впереди и ничего-то плохого с ним, с Яцеком Вевельским произойти не может… и за Лихо, с которым плохое уже произошло, а Себастьян сие пропустил.

Решил, что будто бы прошлогодние игры закончились.

Яцек прислонил палаш к деннику.

А лошади-то успокоились, не то устали бояться, не то почуяли людей. Груцают копытами по настилу, всхрапывают тревожно… и вздыхает кто-то совсем рядом, да так, что волосы на затылке шевелятся.

— Яцек, — Себастьян переложил свечу в левую руку, — ежели ты мне этак в шею дышать будешь, то вскоре одним братом у тебя меньше станет.

— Почему?

— Потому что сердце у меня не железное… а нервы и подавно.

Узкий проход.

Темные двери с латунными табличками.

И отцовский Вулкан пытается просунуть морду сквозь прутья. В темноте глаза его влажно поблескивают, будто бы жеребец то ли плакал, то ли вот — вот заплачет…

…тяжеловоз Каштан бьет копытом по настилу. Мерно. Глухо.

И вновь звук искажается, мерещится, будто бы не Каштан это, но некто идет по Себастьяновому следу, переступает коваными ногами.

Догоняет.

Нервишки шалят.

Этак и сомлеть недолго, как оно нервической барышне подобает, а ведь говорил Евстафий Елисеевич, любимый начальник, что следует Себастьяну отпуск взять. И не только он…

А все работа — работа… как ее оставишь, когда кажется, что никто-то другой с этою работой и не управится… тщеславие все, тщеславие… боком выходит.

Запах крови сделался резким, на него желудок Себастьянов отозвался ноющей болью, а рот слюной переполнился. Пришлось сплевывать.

Некрасиво-то как…

— Чем это пахнет так? — поинтересовался Яцек и свечу поднял.

Бледное его лицо выглядело совсем уж детским, и пушок над верхней губой лишь подчеркивал эту самую детскость.

— Ничем, — Себастьян вытер рот рукавом. — Может, все-таки уйдешь?

— Хватит. Ушел уже один раз.

Вот ты ж…

Дверь в предпоследний денник была распахнута. И Себастьян вдруг вспомнил, что некогда в этом самом деннике держали толстого мерина, ленивого и благодушного…

…давно это было…

…тот мерин, соловый, вечно пребывающий в какой-то полудреме, давно уже помер, небось…

— Не ори, ладно, — сказал Себастьян, и Яцек обиженно ответил:

— Я и не собирался.

— Вот и ладно…

Не было мерина, но была толстая коротконогая лошадка вороной масти. Лежала на боку, на соломе некогда золотистой, а ныне — побуревшей.

— Лихо… — тихонько позвал Себастьян.

Разодранное горло.

И на боку глубокие раны, их не сразу получается разглядеть, черное на черном… но Себастьян смотреть умеет, а потому подмечает и кровь спекшуюся, и толстых мясных мух, которые над лужей вились.

И сгорбленную тень в дальнем углу.

— Лишек, это я… Бес…

Он переступает порог, и под ногою влажно чавкает… кровь?

Не только…

Стоит наклониться, поднести свечу, и огонь отражается в глянцевом зеркале кровяной лужи…

Яцека стошнило.

Себастьян отметил это походя, с сожалением — теперь станет думать… всякое.

— Лишек, ты давно тут сидишь?

Над кровью поднимался белый пушок паутины. Легкие волоконца ее оплели мертвую лошадь, затянули глаза ее, будто третье веко.

— Лишек, я за тобой пришел, искал… а мне сказали, что ты исчез куда-то.

Тень вздрогнула.

— Н — не… н — не подходи…

— Как это не подойти? А обняться?

Он бы сбежал, если бы было куда бежать.

— Я ж за тобой пришел.

— Ар — р — рестовать? — глухой голос, и рычащие ноты перекатываются на Лихославовом языке. Вот только рычание это Себастьяна не пугает, молчание — оно куда как страшней.

А раз заговорил, то и думать способен.

— За что тебя арестовывать?

Хорошо, Яцек не лезет, сообразил держаться по ту сторону порога.

— Я… не помню, — тень покачнулась и поднялась. — Я ничего не помню…

— Случается. Перебрал?

— Н — нет…

— Принимал что?

— Нет! — резкий злой ответ, и тут же виноватое: — Извини… запах этот… мне от него дурно…

— Тогда выйдем.

Предложение это Лихославу не понравилось. Он стоял, покачиваясь, переваливаясь с ноги на ногу, не способный все ж решиться.

— Выйдем, выйдем, — Себастьян взял брата за руку.

Влажная.

И липкая… в крови… да он весь, с головы до ног в крови…

— Я… — лицо искаженное, а пальцы вцепились в серебряную ленту ошейника, не то пытаясь избавиться от этакого украшения, не то, напротив, боясь, что оно вдруг исчезнет. — Я здесь… и лошадь… я ее?

И сам себе ответил:

— Я… кто еще… лошадь… хорошо, что лошадь, правда?

— Замечательно, — Себастьян старался дышать ртом.

Запах дурманил.

Отуплял.

И надо выбираться, а там уже, вне конюшен, Себастьян подумает… обо всем хорошенько подумает. А подумать есть над чем.

— И плохо… я не должен был убивать… я не должен был оставаться среди людей… ошибка, которую…

— Которую кому-то очень хочется исправить.

— Что?

Яцек держался позади, безмолвной тенью. И только когда до двери дошли, он скользнул вперед:

— Погодите, я гляну, чтобы… нехорошо, если его таким увидят.

Правильно.

Слухи пойдут, а вкупе с убийством, то и не слухи…