Нил Гейман - Дети Ананси Страница 20

— Так здорово! — выдохнула она. — Просто изумительно.

Толстый Чарли принес ей выпивку, большой стакан «отвертки».

— Я так повеселилась! — продолжала она. — А ты попробуешь? Давай же! Ты просто должен это сделать! Готова поспорить, хуже меня тебе не спеть.

Толстый Чарли пожал плечами, надеясь так показать, что в нем скрываются еще не разведанные глубины «хужести».

А вот Паук на маленькую сцену поднялся с таким видом, словно за ним следовал луч прожектора.

— Спорим, что он замечательно споет? — сказала девушка с «отверткой». — Кто-то, кажется, говорил, что ты его брат?

— Нет, — нелюбезно буркнул Толстый Чарли. — Это я сказал, что он мой брат.

Паук запел «Под променадом на пляже».

Ничего бы не случилось, если бы Толстому Чарли меньше нравилась эта песня. Когда ему было тринадцать, он считал ее лучшей на свете. (К тому времени, когда он стал пресытившимся и уставшим от мира четырнадцатилеткой, его любимой стала «Нет женщины, нет слез» Боба Марли.) А теперь Паук пел его песню и делал это хорошо. Он попадал в тон и пел так, словно слова шли у него из сердца. Люди вокруг забыли про выпивку, замолчали — только смотрели на него и слушали.

Когда Паук допел, раздались крики «браво». Будь на присутствующих шляпы, они, несомненно, подбросили бы их в воздух.

— М-да, понятно, почему тебе не хочется петь после него, — сказала Толстому Чарли девушка с «отверткой». — С таким не потягаешься, верно?

— Ну… — протянул Толстый Чарли.

— Я хочу сказать, сразу видно, кому в вашей семье достались все таланты, — улыбнулась она.

Говоря это, она склонила голову набок и вздернула подбородок. Именно вздернутый подбородок его доконал. Направляясь к сцене, Толстый Чарли ставил одну ногу впереди другой — впечатляющий подвиг физической ловкости. Пот с него катился градом.

Следующие несколько минут прошли как в тумане. Он поговорил с ди-джеем, выбрал себе из списка песню «Незабываемая», выждал, казалось, целую вечность и получил микрофон.

Во рту у него пересохло. Сердце в груди трепыхалось.

На экране возникло первое слово: «Незабываемая…»

Видите ли, в чем дело: в действительности Толстый Чарли умел петь. У его голоса был и диапазон, и глубина, и экспрессия. Когда он пел, все его тело превращалось в инструмент.

Зазвучала музыка.

Мысленно Толстый Чарли уже открыл рот, чтобы пропеть «Незабываемая…». Потом он споет «Вот какая ты…» и будет петь в честь покойного отца, в честь брата и ночи.

Вот только он не мог. На него же смотрели. В помещении над пабом было меньше двух десятков человек. Большинство женщины. Перед аудиторией Толстый Чарли даже рта не мог открыть.

Он слышал музыку, но просто стоял. Ему было очень холодно. Ноги словно бы терялись в дальнем далеке.

Толстый Чарли заставил себя разжать челюсти.

— Думаю, — перекрывая музыку, очень внятно сказал он в микрофон и услышал, как слова эхом отдались от стен, — думаю, меня сейчас стошнит.

Уход со сцены вышел не слишком элегантным.

А после все несколько затуманилось.

Есть на свете мифические места. Каждое из них существует на свой собственный лад. Одни наложены поверх мира, другие прячутся под ним, словно нижний слой краски на картине.

А еще есть горы. Это каменистые пространства, которые нужно пройти, прежде чем выйти к горам на краю света, а в этих горах есть глубокие пещеры, которые были обитаемы задолго до того, как разжег костер первый человек.

Они и по сей день обитаемы.

Глава пятая,

в которой речь идет об утренней расплате

Толстому Чарли хотелось пить…

Толстому Чарли хотелось пить, и голова у него болела, во рту было гадостно, глаза — слишком маленькие для головы. Все зубы зудели, желудок жгло огнем, а спина болела такой болью, которая начинается от коленей и доходит до лба, мозги у него как будто изъяли и заменили ватными тампонами, иголками и булавками, вот почему тяжело было даже попытаться думать, а глаза стали слишком круглыми и за ночь выкатились, а потом их прибили назад кровельными гвоздями…

К тому же любые звуки громче трения друг о друга молекул в броуновском движении — выше его болевого порога. А еще ему хотелось умереть.

Толстый Чарли открыл глаза. Большая ошибка: ведь так он впустил внутрь дневной свет, а от него стало больно. С другой стороны, теперь стало ясно, где он (в собственной кровати, в своей спальне) и (поскольку прямо перед ним стоял будильник) что времени половина двенадцатого.

А самое ужасное (думал он по одному слову зараз) — у него такое похмелье, каким ветхозаветный бог поражал мадианитян, и при следующей же встрече с Грэхемом Хориксом, без сомнения, он услышит, что уволен. Интересно, не удастся ли разыграть по телефону нечеловеческие муки? Тут Толстый Чарли сообразил, что большим подвигом была бы попытка изобразить хоть что-то другое.

Он не помнил, как вчера ночью попал домой.

Наверное, надо позвонить в офис. Как только сумеет вспомнить номер телефона. Тогда он извинится… какая-нибудь чудовищная двадцатичетырехчасовая простуда… дескать, лежит пластом и ничего поделать не может…

— Знаешь, — сказал кто-то рядом с ним в кровати, — кажется, бутылка воды с твоей стороны. Не можешь передать?

Толстому Чарли хотелось объяснить, что никакой бутылки с его стороны кровати нет и что вообще ближайшая вода в раковине ванной, и если он промыл стакан для полоскания зубов… а потом сообразил, что смотрит на одну из нескольких бутылок, стоящих у него на тумбочке. Протянув руку, он почувствовал, как показавшиеся чужими пальцы сомкнулись на горлышке, а после с усилием, которое обычно приберегают для того, чтобы втянуться на последние несколько футов по отвесной скале, перекатился в кровати.

Это была девушка с «отверткой». К тому же голая. Во всяком случае, те части, которые ему были видны.

Забрав у него бутылку, она натянула себе на грудь простыню.

— Спасибо. Он просил тебе передать, когда проснешься, чтобы ты из-за работы не беспокоился. Не нужно звонить и говорить, что заболел. Он просил передать, что уже обо всем позаботился.

Толстого Чарли это не успокоило. Его заботы и тревоги отнюдь не улеглись. Впрочем, учитывая его нынешнее состояние, в голове у пе го хватало места лишь для одной мысли, и сейчас он беспокоился, успеет ли вовремя добраться до туалета.

— Тебе нужно побольше пить, — сказала «Отвертка». — Восстановить водный баланс.

Толстый Чарли успел в ванную. Затем (раз он уже был на месте) постоял под душем, пока стены не перестали покачиваться, а после почистил зубы, не сблевав.