Ник Перумов - Дочь некроманта Страница 20

Молодой воин по-прежнему стоял перед строем, небрежно опустив оружие и, казалось, даже не смотрел в сторону близящегося врага. Не похоже было, что предстоящее сражение хоть сколько-нибудь волновало его — или он и в самом деле был так неколебимо уверен в том, что сам, своими руками перебьет всех до единого карликов?

Поури перешли с шага на бег — обычный их прием, как можно скорее сшибиться с врагом врукопашную, пока его луки не нанесли слишком большие потери.

— Сейчас! — резко выкрикнул воин, взмахивая рукой.

Стрелы сорвались.

Подобно тому, как тают морозные кружева на стекле под теплым человеческим дыханием, стала таять передовая цепь поури, приняв на себя главный удар. Парящий в вышине коршун увидел бы, заботь его хоть в малой степени дела двуногих, как редкая и длинная разноцветная цепочка карликов вздрогнула, замешкалась, оставляя позади себя многочисленные неподвижные пятна. Коршун увидел бы, как нелепо взмахивали короткими ручонками поури, валясь в траву чужого поля с торчащей из груди или лица человеческой стрелой, как катались и корчились они на земле; услыхал бы их стоны и предсмертные хрипы, смешанные с проклятьями, — лишь немногие оказывались счастливы настолько, чтобы получить легкую рану, встать — и пойти дальше, в очередной раз играя со смертью так, словно это и в самом деле всего лишь краткий сон.

Никто из людей и не ожидал, что стрелы остановят атакующих. Дело ополчения — втянуть карликов в бой, а там, когда они все выйдут из леса, в дело вступит сотня Звияра, ударит проклятым в спину — так же, как она ударила в бок зеленокожим гоблинам зимой.

Карлики пытались прикрыться небольшими щитами — напрасная попытка. Длинные стрелы людей пробивали их насквозь, глубоко входя в тело.

На излете, бессильные, возле ног первого ряда ополченцев упали арбалетные болты поури. Их стрелки попытались ответить, но слишком рано — и сами, останавливаясь для выстрела, превращались в отличную мишень.

И падали, падали, падали…

Все больше и больше цветных пятен оставалось в измятой траве, все реже становилась передовая цепь поури — но карлики и не думали отступать. Никто не повернул назад, они бестрепетно шли на летящую прямо в лица оперенную смерть, и ясно было, что бой закончится, только когда мертвым упадет последний поури.

Или человек.

Крылья войска карликов сходились, полукольцом охватывая малую людскую дружину. Задние цепи мало-помалу нагоняли передовую, но больше карликов из леса не появлялось.

Теперь уже, вблизи, арбалеты били в полную силу; передние шеренги ополченцев закрывали добрые щиты, однако в задних рядах раздались первые возгласы боли — стрелы поури находили цель.

— Стоять крепко! — крикнул воин, поворачиваясь к мужикам. — Стоять крепко — тогда до завтра доживете! Побежите — всех перебьют!

Оставив на поле сотни две тел, поури тем временем наконец-то дошли до холма, где стояло ополчение. Несколько их стрел сломалось о латы молодого воина; и он, словно проснувшись, вдруг легко, точно и не давило на плечи железо доспехов, побежал навстречу поневоле сбившимся в кучу поури.

И все на смертном поле — и люди, и нелюди — внезапно услыхали змеиное шипение его двойного меча, рубящего не успевающих расступиться и дать дорогу.

Казалось, воин гребет на узкой лодчонке по стремительной и бурной реке. Оба лезвия закружились вокруг него в нечеловечески быстрой пляске, и во все стороны, точно брызги, полетели разрубленные тела поури. Мечи не знали преград, они рубили доспехи и плоть с равной легкостью; вокруг воина мгновенно возникло кольцо истекающих кровью тел, но поури это ничуть не смутило. Не меньше сотни их окружило человека, остальные, стремительно сбиваясь все плотнее и плотнее, дружно ударили на, в свою очередь, сжавшееся в кулак ополчение.

И вновь, в который уже раз, земля раскрыла черные губы, втягивая еще только миг назад струившуюся по жилам красную влагу. Острия ударили в щиты, рты разорвало криком; дремучая и древняя ярость бросила врагов друг на друга, заставляя давить и ломать, словно мертвое дерево для растопки, ненавистную чужую плоть.

И взлетал повыше испуганный коршун, потому что предсмертных проклятий умиравших на поле битвы страшится даже он.

Ополчение не попятилось и не показало спины. Не имея выучки и спайки княжьих дружинников (не говоря уж о Вольных ротах), они тем не менее сделали то единственное, что могло помочь им прожить чуть-чуть дольше — еще плотнее сбили строй и принялись отпихиваться длинными копьями. Лучники хоть и в тесноте, но ухитрялись пустить стрелу-другую в упор; карлики падали, падали, падали, шли по телам своих, безжалостно наступая на своих же раненых, норовили поднырнуть под щитами, прорваться в малейшую щель; даже проткнутые насквозь, они все равно не останавливались.

Ополченцы медленно пятились назад. Они не имели никаких навыков, они не владели тонким искусством смены первых рядов, когда из глубины строя на место уставших или раненых выдвигаются новые воины; оружие карликов собирало свою дань, и, наверное, только чудо помогало ополчению выдерживать этот бешеный натиск, когда разница в росте ровным счетом ничего не значила.

А впереди, перед строем, все крутился и крутился вихрь шелестящей стали. Молодой воин, чьего имени никто из ополченцев так и не узнал, набрасывал вокруг себя окровавленные валы из мертвых тел поури. Стрелы отскакивали от его брони, даже выпущенные в упор; шипастые кистени проносились мимо, наконечники коротких копий скользили по начищенным доспехам, на которых — невесть почему! — до сих пор не появилось ни одного пятнышка. Казалось, воин в одиночку может перебить все войско поури, сам не заработав ни царапины. Других, не столь крепких духом врагов, это давно заставило бы отступиться от неуязвимого бойца; других, но только не поури. Они нападали яростно и молча, никто не поколебался и никто не повернул назад; они шли вперед и умирали.

И вот настал миг, когда все до единого поури оказались втянуты в бой. Большая их часть по-прежнему теснила уменьшившееся в числе, но все еще стойко сопротивляющееся ополчение; другая тщетно пыталась прорваться сквозь невидимую завесу бешено крутящейся стали вокруг молодого воина.

Наставал черед сотника Звияра.

И сам сотник уже приподнялся в седле, уже взмахнул рукой, его десятки уже послали коней вперед — когда окружавшие неуязвимого бойца ряды поури внезапно расступились и перед молодым воином появился человек среднего роста, с короткой бородкой, окаймлявшей лицо, и мрачными черными глазами. Доспехов он не носил — только в руках держал тяжелый вычурный посох, с когтистой громадной лапой наверху и заостренным, точно у копья, низом.