Робин Хобб - Возвращение домой Страница 20

У меня не было лучшего предложения, поэтому я молча последовала за ними. Каждый в нашей группе держал кого-то за руку, спасаясь таким образом от влияния призраков на разум, а у меня в руках были только факелы. Мои друзья стали тенями между мной и дрожащим светом огня. Когда я смотрела вверх, этот свет слепил меня. Опустив взгляд, я видела танец теней под своими подошвами. Сначала хриплое дыхание, звук шагов и треск факела были единственными звуками, которые можно было разобрать. Потом, я стала слышать — или думать, что слышу — другие звуки: неравномерный стук водяных капель или шорох где-то вдалеке.

И музыка. Едва различимая, как разбавленные чернила, музыка, приглушённая толщиной камня и течением времени, но всё же, несомненно, существующая. Я была полна решимости последовать совету остальных, и игнорировать её. Чтобы сосредоточиться, я напевала старые джамелийские колыбельные. Только когда Челли прошипела мне «Кэриллион!», я поняла, что мои песни на самом деле быстро стали всего лишь отголоском преследующей нас музыки. Я перестала петь и закусила губу.

— Передай мне ещё один факел. Лучше мы зажжём новый, прежде чем этот потухнет окончательно. — Когда Тримартин произнёс эти слова, я поняла, что он обращается ко мне уже второй раз. Я молча шагнула вперёд, представив ему на выбор охапку наших импровизированных факелов. Он выбрал первые два, с шарфами, обмотанными вокруг ножек стола, но они даже не загорелись. Из чего бы ни сделаны были шарфы, они не поддавались огню. Третий факел представлял из себя подушку, привязанную к ножке стула. Он чадил, издавая ужасный запах, тем не менее у нас не было другого выхода, кроме как двигаться дальше. Огонь то и дело исчезал, и наш путь освещало лишь слабое тление. Тьма сильнее обступила нас, и из-за неприятного запаха у меня разболелась голова. Я плелась позади, и вдруг почувствовала сильное раздражение, вспоминая, как мягкая шерсть запутывалась в пальцах, когда я набивала эту подушку, пытаясь сделать её мягкой и прочной.

Ритайо вернул меня к реальности, с силой схватив за плечи, и передал мне всхлипывающего Карлмина.

— Возможно, тебе стоит понести своего сына какое-то время, — без упрёка сказал мне матрос, наклоняясь, чтобы собрать рассыпавшиеся факелы. Остальная часть группы в отдалении казалась лишь тенями, расцвеченными красными отблесками неуловимого огня. Я не могла не думать, что случилось бы со мной, если бы Ритайо не заметил моего отсутствия. Даже после нашего разговора, я всё ещё ощущала себя двумя разными людьми.

— Спасибо, — сказала я, сгорая от стыда.

— Всё в порядке, просто держись поближе, — ответил он.

Мы пошли дальше. Карлмин в моих руках помогал оставаться сосредоточенной. Спустя некоторое время я поставила его на ноги и попросила идти рядом — думаю, так было лучше для него. Поддавшись воздействию призраков однажды, я стала более осмотрительной, тем не менее обрывочные сны, фантазии и отдалённые голоса преследовали нас, пока мы шли сквозь темноту с широко раскрытыми глазами. Казалось, мы шли бесконечно долго, всё время страдая от голода и жажды. Оставшаяся вода была горькой, но мы всё равно пили её очень экономно.

— Ненавижу этот город, — сказала я Карлмину. Его маленькая ладошка в моей руке была холодной, город забирал тепло наших тел.

— Он полон ловушек и капканов. Вся эта грязь вокруг может легко нас раздавить, а призраки пытаются свести нас с ума.

Я говорила больше сама с собою, нежели с ним. Я не ждала от него ответа, но он медленно произнёс:

— Город был построен не для того, чтобы быть мрачным и пустым.

— Возможно, и нет, но теперь он именно таков. И призраки тех, кто построил его, пытаются украсть наш разум.

Его угрюмый вид сказал больше, чем слова.

— Призраки? Они не призраки. И не воры.

— Но кто тогда? — спросила я, просто пытаясь его разговорить.

Он замолчал, и какое-то время я слышала только наши шаги и дыхание. Затем он сказал:

— Это не они. Это их искусство.

Сейчас искусство казалось мне далёким и бесполезным занятием. Однажды я использовала его, чтобы оправдать своё существование, теперь же считала чем-то вроде ничтожной попытки спрятаться от повседневной жизни. Это слово почти устыдило меня.

— Искусство, — повторил он, совсем не похожий в тот момент на маленького мальчика. — Искусство — это то, кем мы себя определяем и как объясняем себе, кто мы есть. В этом городе мы решили, что ежедневная жизнь людей и была их искусством. Из года в год земля сотрясалась всё сильнее, а бури были полны пыли и пепла. Мы прятались от этого, скрывая наши города и достраивая их под землей. И всё же мы не знали, что придёт время, когда мы не сможем одолеть саму землю. Некоторые захотели уйти, и мы позволили им. Никого не заставляли оставаться. Наши города были похоронены и жизни угасали, пока не остались лишь искры душ. Земля успокоилась ненадолго, и только дрожь почвы время от времени напоминала нам, что нашу жизнь могли отнять в любой момент. Многие из нас решили, что место, в котором мы жили на протяжении поколений, должно стать местом нашей гибели. Наши жизни, пусть и долгие, должны здесь оборваться, но не жизнь нашего города. Нет. Наш город будет жить и помнить нас. Помнить нас, и звать нас домой, когда кто-нибудь пробудит эхо, которое здесь хранится. Все мы остались здесь после смерти, со своими радостями и печалями… — он умолк в задумчивости.

Я похолодела:

— Магия, которая вернула призраков обратно?

— Не магия — искусство, — его голос прозвучал раздражённо.

Вдруг Ритайо неуверенно проговорил:

— Я продолжаю слышать голоса. Поговорите со мной, кто-нибудь.

Я накрыла своей рукой его ладонь.

— Я тоже слышу их, но у них джамелийский акцент.

С колотящимися сердцами наш маленький отряд поспешил на звук. На следующей развилке мы свернули направо, и голоса стали звучать яснее. Мы закричали, и они закричали в ответ. В темноте мы услышали торопливый звук шагов. Они благословили наш дымящийся красный факел: их факел сгорел полностью. Четверо молодых людей и две женщины из нашего лагеря спешили навстречу нашему свету. Они были напуганы, но не бросили награбленное. Мы были вне себя от радости, когда нашли их, но эта встреча не сулила надежды. Истории, которые они поведали нам, были одна мрачнее другой. Выход наружу заблокирован. Они были в комнате с женщиной и драконом, когда услышали, как что-то тяжёлое рухнуло этажом выше. Вскоре последовал больший обвал, и древесина подпорок стонала, ломаясь под тяжестью. Скрежет стал громче, огни в большом зале замерцали, а грязная вода потекла вниз по парадной лестнице. Они попытались сбежать, попытались подняться другой лестницей, но обнаружили, что потолок обрушился на неё и всё погребено под грязью.