Донован Фрост - Конан и Копье Крома Страница 20

Конан оглянулся, удостоверившись, что Эйольву ничего не угрожает, затем с надеждой посмотрел в просвет между домами. Мимолетная улыбка тронула его напряженное лицо — вдали, в пустоши, еле различимый, зарождался небольшой снежный смерч. Киммериец выждал, когда направление движения белесого клубящегося столба определится, сделал несколько неслышных шагов назад и повернулся к пролому в стене одного из строений.

Его дикарская хватка и сметливый мозг выиграли эту схватку с неведомым охотником — ветер, попав в лабиринтдомов, забился, срывая снежную крупу со стен и крыш, одно из его невидимых крыльев просунулось на мгновение в пролом, и прежде чем порыв тугого воздуха унесся дальше и прежде чем неведомый враг переменил свою позицию, в ноздри Конана ударил кошачий запах.

— Барс.

Спокойно назвал имя зверя киммериец, опустил напряженные руки и вернулся на прежнее место, откуда почувствовал пристальное внимание. Слабый сквозняк понес его запах к месту, где затаился снежный кот. Зверь понял, что он обнаружен, и поднялся на плоской, усыпанной льдинками крыше сарая.

— Иди сюда, — позвал по-киммерийски Конан. — Клянусь Кромом, твоя шуба будет не лишней моему пленнику, он того и гляди околеет от холода.

Гигантский кот бесшумно взвился в воздух и опустился на улицу заброшенного поселка, взметнув белые фонтанчики снега. Конан лишь чуть-чуть подогнул ноги и выставил перед собой клинок.

Зверь сделал небольшой рывок вперед, слегка согнув передние лапы и резко нагнув голову, создавая у жертвы иллюзию нападения. Однако киммериец совершенно не чувствовал себя жертвой, и иллюзий у него не создалось, он лишь гаркнул во все горло, сам оставаясь неподвижным, да так, что барс подпрыгнул и зашипел, стегая себя хвостом по бокам.

Как и любой хищник его породы, он был мастером бросков из засады, мог в несколько скачков догнать убегающее животное. Однако только находящийся на последней стадии истощения или больной снежный кот кидался на здорового врага, который спокойно ждет его атаки.

Человек и барс закружились посреди мертвого поселка в странном, неслышном нормальному уху танце — то припадали к земле, то странно выгибали головы, то делали еле заметные выпады в сторону друг друга.

Неизвестно, чем бы закончился этот завораживающий танец, если бы не Эйольв. Ему стало вдруг жутко в белесой тишине, где только ветер носил взад-вперед колючий снегда мелькали тени. Он, пыхтя и извиваясь, поднялся, связанные ноги не смогли удержать равновесия, и упал.

Именно в это время Конан разговаривал с неудачливым охотником, и глухой стук падения не был услышан. Потом пажу удалось подняться, привалясь спиной к покосившемуся столбу, изрезанному диким орнаментом. Тут он увидел жуткую снежную пляску и вскрикнул.

Барс, который чувствовал себя все более неуютно, фыркнул и прыгнул в сторону, бросив быстрый взгляд вдоль улицы. Охотник прекрасно отличал человеческий голос от звериного крика и не любил его; кроме того, он тоже не собирался быть жертвой или попадать в чужие охотничьи ловушки.

В последний раз зашипев на Конана и стеганув себя хвостом, снежный кот на согнутых лапах, воровато нагнув голову, словно его домашний мелкий собрат, устремился вон из селения. Спустя мгновение на равнине последний раз блеснули его глаза, мелькнули черные кисточки плотно прижатых ушей, и он растворился в пустоши.

Конан спрятал нож и весело расхохотался, пряча нож. Можно было быть уверенным, что никого крупнее ретировавшейся кошки в поселке нет. Он помахал рукой пленнику и зашагал к видневшейся вдали полуразрушенной трубе кузницы.

Кузница имела совершенно жуткий вид. По всей видимости, она была последним рубежом обороны в те дни, когда дружина Атли огнем и мечом проходила по здешнему краю. Разумеется, ни человеческих костей, ни обильно разбросанного оружия тут не было. Над первым поработали звери, второе — прибрали к рукам человеческие руки, остальное довершил огонь.

Как понял Конан, внимательно, хоть и быстро осмотревшийся в помещении, кузницу просто извне обложили дровами и подожгли, принимая на копья тех, кто умудрялся выскочить через узкие окна, спасаясь от дыма и пламени. Все внутри было черным-черно. Видимо, огонь продолжал бушевать в уже покинутом убежище довольно долго — вытяжка тут была хорошая, расчетливые работники втащи-ли внутрь не одни носилки с древесным углем, намереваясь хорошенько потрудиться.

Пока не прогорел весь уголь, занявшийся хоть и с трудом, но потом разгоревшийся ровно и жарко, к домику, наверное, невозможно было и подойти — так накалились каменные стены.

Конан, словно разоряющий гнезда лис, копошился в давно остывшей золе и шлаке, чихая и ругаясь, в районе огромной, поражающей воображение наковальни, которая сама по себе в более цивилизованных местах могла стать целым состоянием — искристое, матово поблескивающее Небесное Железо, выплавленное из камней, что в редкие годы падали на северные земли, отколовшись от Небесной Тверди, ценилось далеко за пределами Восточного Киммерийского Кряжа. Теперь она потускнела, покрылась пушистым черным пухом и возвышалась посреди запустения, словно последний страж заповедного, древнего ремесла.

Конан искал оружие. Он уже понял, что мародеры забрали с собой все, что имело в их глазах мало-мальскую ценность, разве что за исключением наковальни — где найти таких силачей, что уволокут ее отсюда в горы или проделают с нею путь через проваливающиеся под ногами снега пустошей. Ее, к тому же, охраняли древние заклятия — разве что самый глупый из самой культурной страны человек мог попробовать прогневить темные силы, покровительствующие кузнечному делу, и сдвинуть с места сердце оружейной мастерской.

Конан, однако, сейчас не был сытым от убийств и грабежей наемником, увешанным смертоносным металлом, окропленным кровью женщин, детей и стариков. Он был беглецом, погоня висела у него за плечами, и кроме этого, он был беглецом почти безоружным.

Ему сошли бы и недоделанные заготовки — все, что еще не имеет в себе Духа Войны, что не прошло идеальной обработки, заточки, полировки и закалки, над чем не шептали в багровых отсветах от горна губы волхва или мастера. Ему требовалось что-нибудь такое, что длиннее и тяжелее ножа и хотя бы чуть тверже руки. Дрался же он, в конце концов, будучи десятилетним мальчишкой, с четой весьма крупных и зверски голодных полярных волков одной только суковатой дубиной и тупым, сделанным для детских забав бронзовым кинжалом!

В тот раз дрался не особенно долго — один волк, самец, полуоглушенный палочным ударом, повалился мальчику под ноги и был добит ударом игрушечного клинка в глаз, озверевшая же самка, крупная, поджарая, исполосовав когтями плечи Конана, была застрелена из лука подоспевшими охотниками из соседнего клана. Кстати, этого самого, в руинах деревни которого теперь копошился киммериец.