Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона Страница 207

— Вы тоже кое-что ощутили, да? — сказал он негромко, когда разведчики отпустили Горони и повернулись к съежившемуся от страха Лорису, — Мне очень жаль, господа, но, боюсь, такого рода брызги рискует уловить каждый, кто постоянно работает с Дерини. Но мне кажется, вы такие хорошие разведчики именно потому, что общаетесь с Дерини. К сожалению, нам сейчас придется повторить эту процедуру еще раз, с Лорисом. Но если вы отпустите его сразу же после того, как я возьму его сознание под контроль, вам будет легче.

— Мы будем делать то, что облегчит задачу вам, сир, — тихо сказал Райф, подавая остальным знак придержать Лориса, который пытался уползти в сторонку. — Вы хотите, чтобы мы вынули кляп?

— Не обязательно. Я не сомневаюсь, что у него слишком много грязи в уме, так что незачем слушать еще и его грязные слова.

Лорис извивался и дергался, когда разведчики прижимали его к земле, и дико, низко, по-звериному то ли рычал, то ли завывал сквозь кляп, изо всех сил стараясь отодвинуться от Келсона, опустившегося рядом с ним на колени.

— Я вообще-то и сам не знаю, зачем я все это делаю, — мягко сказал Келсон, взглядом серых глаз Халдейна заставляя мятежного архиепископа замереть, — У меня уже достаточно доказательств, чтобы повесить тебя не один раз, а несколько… и мне ни в коем случае не следовало оставлять тебя в живых три года назад., но я не желаю приговаривать человека к смерти, пока сам не увижу доказательств, удовлетворяющих лично меня. Я почти желаю, чтобы это процесс оказался для тебя как можно менее приятным, чтобы ты испытал хоть малую часть той боли, которую причинял другим во имя своей ненависти. Но, к счастью для тебя, проклятые силы Дерини слишком милосердны; и я надеюсь никогда не помяться искушению использовать их безответственно… хотя и признаю, что ты почти довел меня до этого, Эдмунд Лорис.

С этими словами он положил ладони на лоб Лориса, прикрыв сверкающие ненавистью и страхом голубые глаза, и с силой вторгся в ум архиепископа, позволив лишь небольшому уголку его сознания, охваченного истерикой и страхом перед вторжением, бормотать всякую всячину.

— Я взял его, — прошептал Келсон, давая разведчикам возможность устраниться до того, как он начнет исследование.

Чтение мыслей Лориса оказалось еще более тошнотворным занятием, нежели чтение сознания Горони, — потому что Лорис, в дополнение к своей умственной извращенности, еще и наслаждался подробностями чудовищно жестокой смерти Генри Истелина, и лично инструктировал палачей на тот счет, как именно должно быть завершено убийство. Келсон, как зачарованный, с ужасом в душе извлекал все новые, точные и яркие воспоминания Лориса о казни Истелина… все кровавые детали его смерти… а потом все это в точности повторилось в картине пыток Дункана.

Но были там и другие эпизоды, о которых Келсон ничего не знал: пытки и сожжение тех, кого подозревали в родстве с Дерини, во многих дальних краях, в то время, когда Лорис был архиепископом Валорета. Все это, вместе с вовсе не неожиданной для короля психической вонью давней, застарелой и лишенной всяких признаков разумности ненависти Лориса к Дерини, заставило Келсона просто задохнуться, когда он наконец собрался прервать связь.

Но тут внимание короля привлекло нечто такое, чего он совершенно не предвидел. Это был кошмар, приснившийся Лорису накануне ночью, — хотя для Келсона это вовсе не было кошмаром.

Потому что Лорису снился святой Камбер. Келсон был уверен в этом, как ни в чем другом. Но это было демоническое видение святого Дерини, окрашенное ненавистью Лориса и страхом перед любым проявлением магии, на какое только была способна раса Дерини.

Однако лицо было то самое, которое Келсон видел уже не раз в разных местах, и возникший перед Лорисом призрак говорил о сдержанности и терпении, и грозил Лорису карой за его преследование Дерини. Лорис был в ужасе, и удивляться тут было нечему.

Келсон безболезненно погрузил Лориса в полностью бессознательное состояние, прочитав все, до чего только мог добраться; больше не было смысла поддерживать мысленную и эмоциональную связь с человеком, наполовину сумасшедшим. Келсон холодно и не более сожалея, чем если бы ему пришлось пристукнуть ядовитую змею, решил, что он сделает с Лорисом, как только они доберутся до Лааса. Сейчас для него куда более важным представлялся источник ночного кошмара Лориса, и Келсон думал, что он, пожалуй, знает, как возник в снах мятежного архиепископа этот любопытный эпизод.

— Я выяснил все, что мне было нужно, — сказал Келсон, вставая и взглядом призывая разведчиков к вниманию. — Я разберусь с ним окончательно, когда мы будем в Лаасе. Будьте готовы, утром отправляемся.

— В Лаас, сир? — спросил Джемет.

— Да, в Лаас. Кэйтрин сейчас там. Кьярд! — позвал король, отодвигая в сторону полотнище входа. — Передай командирам, что мы выступаем в Лаас с первым лучом солнца. Туда сбежали Кэйтрин и остатки ее мятежной армии. И никто не должен вступать ни в какие разговоры с пленными, разве что по причинам физических потребностей. Киркон, если они снова начнут болтать лишнее, можешь заткнуть им рот, но никто не должен говорить с ними или отвечать на какие-то вопросы. Я хочу, чтобы они немножко попотели от страха. Пусть гадают, что я для них припас. Все понятно?

— Да, сир.

— Кьярд, понял?

Кьярд одобрительно хмыкнул.

— Да, сир. Хорошо придумано! Мы еще сделаем из вас пограничника.

— Ну, если это говоришь ты — я принимаю как комплимент.

Однако улыбка Келсона быстро растаяла, и его лицо приобрело выражение усталой задумчивости, когда они с Кардиелем отправились обратно к королевскому шатру, где лежал Дункан, и перед входом король попросил Кардиеля еще раз показать ему перстни.

Дункана они нашли в полном сознании, хотя он еще был несколько слаб из-за головной боли — обычного следствия мераши, и из-за большой потери крови, — но в остальном дела обстояли неплохо, и его многочисленные раны должным образом заживали благодаря правильному лечению. Конечно, на плече у него должен был остаться шрам после прижигания раны, и должно было пройти определенное время, чтобы заново отрасли ногти, выдранные клещами Горони, — но пальцы его рук и ног теперь уже выглядели далеко не так ужасно, как это было накануне, а прочие раны и ожоги после применения к Дункану методов лечения Целителей смотрелись так, словно были нанесены не тридцать часов, а тридцать дней назад.

Дункан лежал на походной кровати в шатре короля, его голова опиралась на целую гору подушек, а Дункан кормил его супом, — и Дункан выглядел почти как прежде, разве что был чуть более бледным и осунувшимся, да еще ему не мешало бы побриться, — однако яркий блеск его глаз говорил о возвращающейся силе, а вовсе не о лихорадке.