Вальтер Моэрс - Город Мечтающих Книг Страница 21

Тут имелись приключенческие романы с вложенным платком для вытирания пота. Восторг-романы с сушеными листьями валерианы, которые можно понюхать, когда нервы уже не выдерживают от напряжения. Книги с тяжелыми навесными замками, запечатанные наттиффтоффской цензурой («Покупка разрешена, чтение запрещено!»). Один магазинчик торговал исключительно незаконченными произведениями, сплошь рукописными, которые обрывались на середине повествования, потому что авторы умерли в процессе написания. В ассортименте другого были только рукописи левшей, которые писали зеркальным шрифтом. Третий продавал преимущественно романы, главными героями которых были насекомые. Я видел букинистический, куда заходили только светлобородые карлики, и у каждого была повязка на глазу. И волкодлакскую лавку, торговавшую исключительно научно-популярной литературой.

Впрочем, крупные книжные магазины не ограничивались одной областью и свой ассортимент выставляли обычно в беспорядке: покупатели, по всей видимости, эту идею оценили — слишком уж радостно там копались. В специализированных лавках трудно было найти подписанные первоиздания известных авторов, которые все равно были не по карману рядовому посетителю, так как цены там кусались. А вот в перевязанной бечевкой «пачке с сюрпризом» большого книжного вполне могла оказаться книга, чья стоимость во много раз превосходила цену пачки, а если спуститься всего на несколько пролетов в подземные этажи, шансы найти что-нибудь поистине ценное резко возрастали.

В Книгороде действовал неписаный закон: указанная карандашом на задней обложке цена окончательная и баста! При огромных количествах макулатуры, которую беспрестанно сюда свозили, нередко случалось, что торговцы и подмастерья были слишком загружены работой, чтобы при сортировке правильно оценить стоимость книги. Иногда даже не хватало времени вообще посмотреть товар — на целые ящики и мешки ставили оптовые цены и сбывали поскорей. Так в оборот попадали раритеты и, получив ошибочный ценник, изгонялись в темные подземелья или погребались под стопами дешевого чтива. Они заваливались за шкафы, таились в ящиках под пожелтевшими каталогами издательств или лежали недостижимые на верхних полках, или же их сгрызали крысы и жуки-древоточцы. Эти сокровища и составляли главную привлекательность Книгорода. Туристы становились, так сказать, охотниками-любителями: тут каждый мог поймать удачу за хвост, если только искал достаточно долго.

Как правило, большинство гостей города экскурсоводы сразу по прибытии сплавляли в гигантские магазины, где складировалось в основном то, что ценности не имело. Но работники всегда подмешивали в дешевый товар небольшие «изюминки», чтобы и здесь удачливый турист мог найти что-нибудь «вкусненькое». Когда он ликующе размахивал книгой и во все горло радовался смехотворной цене, магазин получал самую действенную рекламу. Со скоростью лесного пожара распространялся слух, что там-то и там-то за несколько пир купили первоиздание «Маячка в полумраке» Монкена Миксунда, и ночь напролет магазин кишел покупателями, надеющимися на сходную удачу.

Обслуживающие массового потребителя универмаги замуровали или заставили свои входы в лабиринт стеллажами, чтобы ни один покупатель не мог забрести туда по ошибке. Но достаточно отойти всего на пару улочек от туристических троп и дешевых кофеен, и уже делалось интереснее. Магазинчики становились все меньше и, как правило, узкой специализации, фасады — артистичнее, а выставляемые книги — древнее и дороже. Отсюда можно было спуститься в ограниченные участки катакомб. Верно подмечено: в «ограниченные участки», так как эти лавки позволяли своим клиентам зайти лишь на несколько этажей вниз, там уже проходы тоже были замурованы или заставлены. Так вполне возможно было заблудиться на несколько часов в туннелях, но рано или поздно всякий находил дорогу назад.

Если зайти в центр города еще дальше, дома становились все старее, магазинчики — все меньше, а туристы встречались все реже. В тамошних книжных приходилось иногда звонить в колокольчик или стучать дверным молотком, чтобы тебя впустили. Но отсюда можно было попасть в настоящие катакомбы. Если покупатель не был известным охотником за книгами, работники магазина его предостерегали, подробно рассказывали об опасностях и обращали внимание на то, где внизу можно добыть факелы, масляные лампы, провиант, карты и оружие. Здесь предлагали купить мотки крепкой бечевки километровой длины, один конец которой привязывали к крючку в магазинчике: тогда искатель приключений мог пуститься в поход без особого риска. Другие магазинчики предоставляли обученных подмастерьев, хорошо знавших определенные участки катакомб, — иными словами получались «блуждания с гидом».

Все это я прочел в книге Дождесвета, и потому даже мелкие, неказистые лавочки превращались для меня во врата в таинственный мир, но я уговаривал себя, что пока рано покидать город на поверхности. Мне предстояло особое дело: я шел в антикварный магазинчик Фистомефеля Смайка по адресу переулок Черного Человека, 333.

По пути я очутился на большой площади — непривычное зрелище после узких улочек и зажатых домами переулков. Еще необычнее показалось мне то, что она не была мощеной и повсюду в земле зияли большие ямы, среди которых бродили туристы. Только потом, когда я увидел, что ямы не пусты, меня осенило: это же печально известное Кладбище забытых писателей!

Так прозвала площадь молва, официально она носила прагматичное имя Ямная площадь. Это была малоприятная достопримечательность Книгорода, — даже Данцелот рассказывал о ней, понизив голос. О настоящем кладбище говорить не приходилось, никто тут похоронен не был, во всяком случае, в обычном смысле этого слова. В ямах-норах обитали те писатели, которые не могли позволить себе крышу над головой. Они сочиняли на потребу туристов — за бросаемую им мелочь.

Я поежился. Ямы действительно напоминали свежевырытые могилы — и в каждой прозябал писатель-неудачник. Они были одеты в грязную рванину или завернулись в старые одеяла и писали на оборотах уже использованной бумаги. Норы служили им жилищем, и по ночам или в непогоду они вынужденно накрывали свои обиталища досками. Ниже этого замонийскому писателю пасть уже некуда, передо мной предстал кошмар всех членов пишущей братии.

— Мой брат — кузнец, — крикнул в одну из ям турист. — Напиши мне что-нибудь про подковы.

— Мою жену зову Грелла, — кричал другой. — Стихи для Греллы, пожалуйста.

— Эй, писака! — горланил третий наглец. — Сочини-ка мне что-нибудь.