Александр Бушков - Колдунья-беглянка Страница 21

И вдруг все переменилось. Сразу несколько человек в мундирах, отталкивая друг друга, навалились на Вистенгофа, выворачивая ему руки, вцепились в него, как меделянские псы в медведя, чей-то жесткий эполет пребольно оцарапал Ольге щеку, а потом ее оттеснили от покушавшегося, подняли, помогли встать на ноги, и кто-то, все еще задыхаясь в азарте, пробасил, успокаивая:

– Ну-ну, корнет, все кончено, держитесь молодцом, орел вы наш…

– Осторожно, лезвие отравлено! – крикнула она.

Кто-то, расслышав, осторожно взял кинжал за рукоять двумя пальцами и зачем-то поднял его над головой. Вистенгофа держали надежно, он уже не пытался вырываться, поник, уронил голову. Свита сбилась вокруг них толпой.

И посреди беспорядка и толчеи послышался резкий и властный командный голос настоящего императора:

– Вернитесь в прежнее положение, господа! Что за базарная толчея? Маневры начались, и я не вижу повода…

Это подействовало моментально. Свита исправно выстроилась в прежнем боевом порядке, вне которого остались только Ольга и те трое, что держали Вистенгофа.

Ольга увидела императора в двух шагах от себя. Он был совершенно такой, как на портретах, разве что самую чуточку постарше – но холодную властность его облика, как оказалось, живописцы передавали точно.

Только бы кивер не сбился и волосы не растрепались, смятенно подумала Ольга, вытягиваясь в струнку.

– Кто таков? – отрывисто спросил император.

– Белавинского гусарского полка корнет Ярчевский, – ответила Ольга не без бойкости. – Мне случайно стало известно, и я поспешил…

– Неплохо изложено, кратко, но объемлюще, – сказал император, скупо улыбнувшись. – Ну что же, корнет, я тебе, пожалуй, обязан, а? Крайне обязан… Постараюсь отслужить. Хвалю, корнет… – он бросил мимолетный взгляд на понурившегося Вистенгофа, брезгливо покривил губы. – Хорош же прохвост… Уведите его. Корнет, соблаговолите до окончания маневров подождать среди этих господ, – он небрежно указал подбородком на правый фланг свиты. – К превеликому сожалению, у меня нет времени прочувствованно поблагодарить своего спасителя, большие маневры – чересчур важная вещь, чтобы останавливать их из-за какого-то мерзавца с ножом… Павел Петрович, – обернулся он к одному из генералов свиты. – Продолжайте распоряжаться, все, я вижу, пришло в движение… И позаботьтесь, чтобы по окончании сегодняшнего плана у меня непременно сыскалась возможность поговорить с моим спасителем… Начинаем!

В его голосе, движениях, тоне и осанке не было ни следа растерянности или волнения, словно ничего и не произошло. Вот это – император, с уважением подумала Ольга. Настоящий. Он сейчас и не человек вовсе, а государственная функция, не имеющая по определению чувств и эмоций, ровным счетом никаких…

Император уже невозмутимо смотрел в поле, на сближавшиеся колонны гвардейской пехоты. Свита замерла, хотя все же слышались едва уловимые перешептывания. Павел Петрович отдал какие-то приказания подскочившим к нему блестящим адъютантам, и они бросились в разные стороны, а один, высоченный капитан из лейб-улан, подойдя к Ольге, сказал так почтительно и церемонно, словно на ней красовались генеральские эполеты:

– Пожалуйте сюда, здесь вам будет удобно…

Она оказалась на правом фланге, рядом с раззолоченными генералами и статскими в придворных мундирах – те и другие украдкой косились на нее, не в силах побороть жгучего любопытства. Среди них вдруг мелькнуло знакомое лицо – а в следующий миг, перехватив ее смятенный взгляд, камергер Вязинский, во всем блеске шитья и орденов, с золотым ключом у бедра, улыбнулся доброжелательно и широко, чуть поклонился. Но в глубине его глаз таилась такая лютая злоба, что Ольге показалось, будто вокруг трескучий мороз, когда звонко лопаются промерзшие насквозь деревья и птицы замерзают на лету.

Не было никаких сомнений: в отличие от всех прочих, камергер прекрасно знал, кто на самом деле перед ним. Все воодушевление и азарт моментально улетучились, на какой-то миг Ольга почувствовала себя маленькой испуганной девочкой – глаза камергера излучали несказанную злобу, обещавшую в самом скором будущем немало неприятностей…

Она едва не шарахнулась в сторону, ощутив на локте чье-то прикосновение, но справилась с собой. Человек с располагающим лицом, в генеральских эполетах, при внушающей уважение коллекции боевых орденов на груди, вежливо, но непреклонно отвел ее на полдюжины шагов от блестящей свиты, оглянувшись, подумал секунду и отвел еще подальше. Сказал негромко:

– Простите, любезный корнет, что отвлекаю вас от заслуженного триумфа, но служба мне выпала очень уж приземленная, не позволяющая ни медлить, ни маяться излишней деликатностью. Граф Бенкендорф Александр Христофорович, будем знакомы… Я, изволите ли видеть…

– Я вас знаю, – сказала Ольга. – Мы, провинциалы, о вас наслышаны не меньше столичных жителей…

– Приятно знать, – сказал без улыбки глава Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии. – Но у меня нет времени на светскую беседу… Корнет, я слышал, как вы сказали: «Мне стало известно…» Вам известно что-нибудь еще? Подобные инциденты сплошь и рядом не замыкаются лишь на злодейском покушении, особенно когда кинжал оказывается в руках у персоны немаловажной…

– Ну разумеется, – сказала Ольга почти шепотом. – Ротмистр Темиров с частью своих лейб-гусар должен при удачном покушении…

Она, стараясь говорить емко и сжато, пересказала все, что слышала от ротмистра. И уж конечно, назвала самые важные фамилии. Она не смотрела в ту сторону, но и без того знала, что камергер не сводит с нее внимательного взгляда. Ситуация обостряется, а?

– Все это достаточно серьезно… и весьма удивительно, – сказал Бенкендорф в раздумье. – Вы, корнет, выдвигаете слишком тяжкие обвинения против людей заметных, незапятнанных…

– Вы спросили, что мне известно, и я добросовестно рассказал, – ответила Ольга.

– А как, простите, вам удалось…

– Меня тоже пытались вовлечь и не были особенно сдержанны…

– Вот как? Что ж, случай нередкий…

Ольга никак не могла понять, как этот человек ко всему услышанному относится, – а использовать умение ей почему-то показалось неуместным сейчас, в нескольких шагах от императора, как будто было в этом некое нарушение этикета перед лицом высочайшей особы…

– В конце концов, в ваших руках Вистенгоф, целый и невредимый, – сказала она сухо. – А ротмистр Темиров совсем недалеко. Я не намерен учить вас вашему ремеслу, но оба сейчас в нешуточной растерянности и не скоро обретут способность увиливать и запираться… Займитесь ими.