Эд Гринвуд - Земля Без Короля Страница 21

— Быстрая, сообразительная, энергичная и с прирожденной способностью к волшебству, — прошамкал волшебник.

Фаерод Серебряное Древо улыбнулся.

— Прекрасно. Она принесет мне больше пользы — со временем! — если сгодится не только на то, чтобы демонстрировать окружающим мои драгоценные камни. Делайте с ней все, что сочтете нужным, Мулкин, ну а она, конечно, не посмеет противиться. Я не прощаю неверности. — И он улыбнулся еще раз.

При его последних словах лицо Эмбры Серебряное Древо переменилось. На мгновение в его искаженных чертах отобразилось больше гнева, чем Мрессе когда-либо доводилось видеть, а глаза сверкнули яростным пламенем.

Но сразу же — ведь девочка происходила из рода баронов Серебряного Древа, черты лица смягчились, выражение стало безразличным, и далее баронесса Эмбра следила за тем, как ее обрекают неведомой, но, несомненно, плачевной участи, скрывая свои чувства за непроницаемой маской.

3

НЕДОСТУПНОЕ РАЗУМЕНИЮ — И ХУЖЕ ТОГО

ИЗ ВСЕХ ЖИВОТНЫХ, которые охотятся на людей, нет ни одного, который внушал бы такой же страх, как ночной червь. В Дарсаре существуют и более крупные чудовища — говорят, что есть даже более беспощадные, — но в блестящей, похожей на гигантского угря твари, десятикратно превосходящей человека длиной, носящейся в воздухе на колоссальных крыльях летучей мыши и обладающей челюстями, способными пожрать сразу целую семью, есть что-то такое, что заставляет людей рыдать и цепенеть от ужаса.

Ночные черви водились в долине Серебряной испокон веку. Когда солнце стоит высоко и заливает землю ярким светом, они неподвижно висят в воздухе, обычно укрываясь под густыми кронами в чащах, или неспешно летают над болотами, где не бывает людей, а с наступлением сумерек вылетают кормиться. Корова, несколько овец или коз являются для них более лакомой добычей, чем человек, но некоторые из этих чудищ любят охотиться именно на людей. Есть и такие, которые предпочитают вылетать за добычей при свете дня. Похоже, что некоторым из них нравится даже насмехаться над людьми, разоряя и разламывая ловушки, которые те ставят против них, а то и просовываясь в окна, опрокидывая кровати, заставляя несчастных обитателей забиваться по углам и поселяя в их душах мертвящий ужас, перед тем как вновь наброситься на них, чтобы терзать и пожирать.

Есть и такие, которые питают пристрастие к мясу людей определенного баронства или города, а то и одной семьи. Все они ненавидят тех, кто в состоянии причинить им наибольший вред: лучников и волшебников. Менестрели часто поют легенду о Маерданте, у которой погибла чуть не вся семья — сначала дяди, потом дочь, а потом сын, — из-за того, что те были способны заклинаниями отгонять темных летунов, повадившихся поедать их овец. В конце концов она сама выдумала заклинания, которые позволили ей принять образ ночного червя, и в таком виде затаилась рядом со своим почти опустевшим домом.

Когда появился очередной крылатый охотник, ей удалось уцелеть и самой убить чудовище только потому, что он проникся любовными чувствами к неожиданно попавшейся самке, а не растерзал ее в первый же момент.

Тело, найденное слугами, пришедшими за своей тяжело израненной хозяйкой, оказалось шестидесяти футов в длину от плеч с огромными кожистыми крыльями до конца щетинившегося шипами хвоста. Даже истерзанное в схватке, мертвое чудовище выглядело таким изящным и таким смертоносным, что мало кто решался приблизиться к нему. У него было множество заостренных голов, и каждая из них заканчивалась клювом, похожим на птичий, но длиной равнявшимся росту высокого мужчины и усеянным множеством острых, похожих на акульи зубов; а глаза были белыми пятнами без какого-либо подобия зрачка. Даже жрецов кидало в дрожь, когда им приходилось по каким-то причинам оказываться рядом с мертвым страшилищем.

А этот ночной червь казался меньше других, но зато обладал чудовищными челюстями. Они, жадно щелкая, тянулись к Эмбре, и влечение, которое испытывала к девушке эта тварь, нисколько не походило на любовное.

Если, конечно, не считать любовью стремление пожирать свежеубитых, залитых еще дымящейся кровью волшебниц.

Владычица Самоцветов сплюнула в ладонь и, запинаясь, произнесла слово власти, которое она надеялась не применять еще многие и многие годы. Оно эхом разнеслось вокруг, а девушка резко взмахнула рукой и швырнула капли своей слюны в одну из раззявленных глоток. В то же мгновение по всему ее телу разлилась болезненная слабость, причиной которой, как она хорошо знала, послужило использование именно этого заклинания, и волшебница громко застонала.

В это мгновение к ней метнулась еще одна голова; громко клацнули темные зубы. Эмбра из всей силы оттолкнула ее, бросилась в сторону и, отчаянно дергаясь и извиваясь всем телом, покатилась по груде щепок. Ветви хлестали ее кожу, как языки пламени, и от этой боли подступавшая к горлу тошнота исчезла как не бывало.

Ночной червь, во чреве которого начало действовать заклинание, забился в конвульсиях, отчаянно выбрасывая во все стороны длинные черные шеи. Эмбра откатилась подальше и сквозь стиснутые зубы прошипела еще одно, последнее слово, которое должно было довести ее магическое действо до конца.

Ночь взорвалась, рассыпавшись крупным дождем яростного колдовского пламени и клочков погибшего чудовища. Покрытая густой росой земля сотряслась. Поблизости испуганно вскрикнули двое мужчин.

Кровь забрызгала все ближние деревья и капала с листьев, громко шлепая по земле. Сырое дерево и обрывки плоти, шипя, тлели в угасавшем пламени, а черные капельки, разлетевшиеся после взрыва, оседали на спутанных ветвях и одежде троих беглецов. Из тех мест, куда попадали капли, поднимались тонкие струйки дыма.

Владычица Серебряного Древа дымящимся лоскутом ночной рубашки стряхнула с ноги чуть выше колена крупный горящий клок. Судорожно хватая ртом воздух, она попыталась загнать обратно подступавшую к горлу рвоту… и каким-то образом ей это удалось.

— Змея в Тенях! — устало, почти не повышая голоса выругалась она (это было самое крепкое выражение из всех, употреблявшихся в Долине).

Освободившись от воткнувшегося в кожу острого как кинжал обломка ветки — Эмбра просто выдрала его вместе с клочком кожи, оставив на ребрах кровоточащую ссадину, — она раз жадно глотнула холодного ночного воздуха, несколько раз моргнула и взглянула в глаза Хоукрилу Анхару.

Волосы латника тлели в тех местах, на которые попала кислотная сукровица ночного червя, а на его покрытом каплями пота и пятнами копоти лице застыло выражение благоговейного ужаса. Краер, так же как и оба его спутника облепленный ошметками внутренностей монстра, встал рядом с другом и, не говоря ни слова, протянул Эмбре темный сверток, в котором она узнала свою одежду, положенную в мешок.