Ольга Вешнева - Огрызки эпох Страница 21

— Чего лопочешь, Тихон, — зашипела в ухо Людмила. — Поганка она ядовитая, а не весенний цветок.

Фома от хохота завалился на спину и поплыл, лениво подгребая то одной, то другой рукой.

Ахтымбан отпустил Яну глотнуть воздуха, не позволяя ей выбраться на берег. Он поймал ее за ноги и упал вместе с ней на дно реки. На покрывале водорослей он доказал Яне, что смола нисколько не попортила его организм, а после без ревности передал ее Фоме.

Опричнику не удалось насладиться близостью ясновельможной пани. Людмила запустила в парочку тяжелый валун, от которого Фома и Яна едва успели увернуться.

— Учинили похабщину, лиходеи! — Людмила пригрозила им следующим камнем. — А ну, прикройтесь, охальники, — она побросала в реку рваную одежду. — Благородному господину тошно на вас глядеть.

— И нам невмоготу зреть твоего толстуна, атаманша, — вздохнул Грицко, поскребывая когтями щеку. — Слюни бегут ручьем.

— Вот брошу я вас. Уйду с Тихоном в заветные края, куда одной мне путь известен. А вы чините похабство перед охотниками и перевертышами. Уж они вас пощипают. Отныне повелеваю вести себя пристойно.

— Мы в пансионах не воспитывались. Хорошим манерам не обучены, — скорчил забавную рожу Фома, прощупывая дно под ногами.

— Тихон вас научит, — Людмила бегло посмотрела на меня.

— Да шо ж за бизобразие творится, — заворчал Грицко, — неужто, пузатый скоморох нам станет отдавать приказы? И мы по — евоному в расписных зипунах будем ходить и поклоны друг дружке отвешивать? — он пригрозил мне жилистым кулаком, сведя к переносице бесцветные брови. — Я ж ти тумаков отвешу, толстун, а не поклонов.

Я испуганно зажмурился.

— Погоди маленько, Чалый. Сам получишь тумаков от Тихона, — грозно заявила Людмила.

— Жаль, не дождаться мне того. Съедят его наперед. И тебя, глупая баба, с атаманства разжалуют, — лукаво скривился Грицко.

Людмила налетела на него вихрем и повалила в осоку. Их борьба длилась считанные мгновения и закончилась победой моей защитницы. Атаманша прикусила шею мятежника, оставила несколько отметин клыков на его ушах. Грицко взвыл от боли и досады. Людмила отпустила его.

— Иди к нам, Тихон, — плескавшаяся в реке Яна раскрыла объятия.

— Докажи, что ты из нас первейший, — подхватил Фома. — Не страшись речного чуда. Ежели ты отважишься прыгнуть, мы дадим слово тебя не есть.

Ахтымбан посмотрел на меня с сомнением, но промолчал.

— Не верь им, — Людмила взяла меня за руку. — Они хотят твоей погибели. Чудо речное близко.

— Обождите с неделю, — я возвысил голос. — Я убью чудище, перед которым вы все трепещете как зайчата перед волком, и стану атаманом.

На сей раз я не пытался обмануть вампиров. Я действительно верил, что приобретенные в столице знания помогут мне заманить в ловушку речное чудовище.

Из мечтаний меня вытряхнул прыжок Фомы. Он заскочил на берег и сбил меня с ног. Не успел я приподняться, как мимо пронеслись Ахтымбан и Яна в замотанных на манер туземных повязок одеждах.

От реки поднялась широкая волна. Она захлестнула берег и промочила меня насквозь. Я поднялся с помощью цепких когтей и взглянул на колыхавшуюся маятником волну, что выбрасывала на прибрежную траву кружочки водяных лилий, копья стрелолиста и кружевную вуаль водорослей.

Под бурлящей водой расплылась тень гигантского существа. Выставив из воды длинную морду с узкими желтыми глазами и торчащими из пасти перекрещенными зубами, чудовище накатилось с волной на берег. Пальцы его коротких лап соединяли кожистые перепонками. Чувствуя, как Людмила тащит меня к лесу, я не шевелился и зачарованно смотрел на речного зверя. Его темно — серую шкуру украшали зеленые и коричневые полосы. Распахнутая пасть оказалась настолько вместительной, что я исчез бы в ней целиком.

Упустив добычу, зверь недовольно лязгнул зубами, ударил разделенным натрое хвостом и уполз в родную стихию. С досады он принялся выкорчевывать из прибрежного ила гнилые коряги и кидать их на берег. Если его морда встречалась с плававшими обрывками одежды, он пробовал их на зуб и брезгливо выплевывал.

— Все равно я тебя перехитрю, — я вступил в неравный бой со страхом, — Погодите, господа. Я применю свои научные познания и разделаюсь с речным чудом. А вас угощу его кровью.

— Помолчал бы, дуралей, — одернула меня Людмила.

— Какой я тебе дуралей, атаманша, — деликатно возразил я. — У меня наивысшая ученая степень. Я просвещенная личность, участник заговора по свержению царя… Ой!

От пинка Людмилы у меня вылезли клыки, и язык весьма неудобно и болезненно между ними застрял.

По дороге домой я молчал слушал предостерегающие рассказы Людмилы об ужасных чудовищах, пагубном воздействии солнечного света и осиновой смолы, об идущих по нашему следу охотниках на вампиров… Загадочный господин из тайной полиции оказался известным охотником Константином Толминым, а его черная собака Дарья Прокофьевна — женщиной — оборотнем. Людмила предупредила меня, что охотники заколдованы талантливыми волшебниками. Поэтому они не уступают нам в силе. Для сражений с врагами у нас было несколько заговоренных мечей, сабель и кинжалов, (обыкновенное холодное оружие не выдержало бы вампирской силы), и пара пистолетов, заряженных смертельными для оборотней серебряными пулями.

Список опасностей удлинялся с каждой минутой. Тонкий голосок искусителя звенел в голове назойливым комариком, советуя повеситься на первой горькой осине. Я упрямо его не слушал. Мне по-прежнему хотелось жить ради мести. По мере философского поиска смысла существования вампира, я убеждался в том, что он обязан быть. Я не понимал, что означает произошедшая в жизни перемена. Наказание ли это свыше за отказ от веры в Бога и участие в заговоре против императора, либо это судьбоносный знак, направляющий меня на путь великих ратных подвигов, фантазии о которых вылились в «Балладу о богатыре». Я точно не мог сформулировать, кто же я теперь — отверженное Богом чудовище, или всемогущее существо, наделенное особой властью распоряжаться по личному усмотрению судьбами людей и сказочных тварей, в существование которых я прежде не верил. Но точно мог сказать одно — я теперь всего лишь персонаж страшной истории, которой не суждено быть рассказанной Ульяной Никитичной.

Снять с шеи старинный крест я отказался, несмотря на его приметность для охотников. Попросту испугался дополнительной оплеухи от чиновника небесной канцелярии. Научный материализм на удивление быстро выветрился из памяти.

— Вы отняли у меня семью. Оставьте хотя бы подарок матушки в память о ее любви, — упрашивал я Людмилу, и она вняла моей мольбе.