Юлиана Суренова - Город богов Страница 21

— Ты так считаешь? — по губам Шамаша скользнула усмешка.

— Но…

— Евсей, — остановил его хозяин каравана, который быстрее брата докопался до истинных причин. — Если бы все было так просто… Но кто Он, — Атен кивнул головой в сторону Шамаша, — в наших мыслях? Маг?

— Нет… — прошептал помощник, чувствуя, как холод подбирается к его душе. — Мы не можем позволить им узнали эту правду!

— Тогда вам ничего не остается, как позволить мне позаботиться о том, чтобы этого не случилось! — Шамаш, не мигая, глядел на него в упор.

— Нет, — Евсей скрипнул зубами. Он, наконец, понял, почему так упрямо настаивал все это время на своем: Госпожа Кигаль рассказала простому смертному о том, что последнему без Ее помощи было бы никак не узнать не только потому, чтобы, став летописцем, он описал все это в своих легендах, но и чтобы предупредить… предостеречь не только его самого, но и своего потерявшего память брата от поступков, которые могли бы изменить божественные пути, нарушая планы и изменяя будущее не только земли, но и высших сфер. — Прошу Тебя, не прибегай к помощи силы даже для этого!

— Брат, но как же правда… — попытался возразить Атен.

— Так или иначе, она все равно станет известна, — качнул головой помощник. — Подумай лучше о другом. Да, горожанам будет не особенно трудно поверить в то, что в караване идет маг. Ничего подобного никогда не случалось, однако это вполне возможно. Но они никогда не поверят…

— Мы же поверили.

— Вам не кажется, что сейчас не лучшее время для споров? — спросил вдруг Лигрен. Оба караванщика с удивлением взглянули на него. — И о чем? — продолжал тот. — Как поступать Ему?

Вздохнув, Евсей опустил голову на грудь. Да, несомненно, в любом другом случае он не посмел бы и дальше стоять на своем, но сейчас не было ничего способного поколебать его уверенность в своей правоте. И он повернулся к повелителю небес:

— Прости, что настаиваю на своем. Поверь, это не глупое людское упрямство. У меня есть причины… О которых я не могу сказать вслух, но которые имеют надо мной власть, не позволяя отступать… А потому я прошу Тебя: пусть все, что должно произойти в этом городе, произойдет. Не вмешивайся. Мы же станем вести себя так, будто нам ничего не известно. И тогда Госпожа Кигаль не позволит своим слугам причинить нам зло, ибо Ей известно… Известно, что руководит нашими.

— Неужели ты не понимаете, что это не спасет караван, когда в нем есть…

— Я очень прошу Тебя, — он подобрал под себя ноги, готовясь встать на колени…

— Хорошо. Если ты этого хочешь, — наконец, процедил тот. Отвернувшись от караванщика, он пододвинулся к пологу, приподнял его, однако, все же, задержался на миг, бросив через плечо: — И, все же, один совет. Закупите мясо заранее и предупредите людей, чтобы они, начиная с третьего дня, не ели в городе ничего мясного.

— Но почему…

— Он объяснит, — кивнув на Лигрена, Шамаш вылез из ставшей ему невыносимо тесной повозке.

— Тебе не следовало так говорить с Ним, и уж тем более вынуждать идти против Своей воли… — лекарь качнул головой.

— Брат, я не понимаю… — начал Атен, но летописец не дал договорить ни одному из них:

— Что там такое с мясом? — Евсей был мрачен, но на его лицах не было ни тени сомнения в своей правоте. И, все же, он не хотел больше возвращаться к сказанному, спеша перевести разговор на другую тропу.

— Жизнь приносится в жертву смерти, душа — пустоте, дух — забвению… — не дожидаясь новых вопросов, поспешил ответить на них лекарь. — Хранитель выпивает кровь. А тело делят на маленькие кусочки и…

Караванщики стали белее снега: они поняли, что делают с трупом.

— Людоедство — это… это же дикость! Да, в пустыне, возможно, бывают случаи, когда оно хотя бы кажется оправданным, но в городе… Зачем совершать… подобное? Чтобы повязать души всех горожан грехом, которого нельзя искупить?

— Таковы условия договора с госпожой Кигаль. Я не один год думал, почему они именно такие., но так ни к чему и не пришел.

— И ты тоже ел… — караванщики невольно отодвинулись от собеседника, словно тот был поражен страшной болезнью.

— Нет. Я бы не смог, зная… На мое счастье, служителям запрещается употреблять в пищу мясо, и…

— При существовании подобных обрядов — удобный запрет, — Атен с трудом выдавил из себя кривую усмешку. Ему было совсем не смешно. Хозяин каравана и представить себе не мог, что они живут рядом с таким кошмаром, с которым не могли сравниться даже ужасы подземных пещер, предназначенных для нескончаемого мучения душ преступников…

— Что-то мне расхотелось быть служителем… — пробормотал Евсей.

— Не во всех же городах происходит подобное! — Атен не мог, не хотел поверить… — Минувший, например. Я уверен, что там Хранитель и не думал ни о чем подобном. К чему ему, имеющему внука-наследника, заключать договор со смертью?

— Я иду с вашим караваном уже семь лет… — задумчиво проговорил Лигрен. — И это первый город, в который совершается жертвоприношение.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую… Дух смерти настолько силен, что его не возможно не ощутить.

— Да, — вынужден был признать Евсей, — подходя к оазису, мы даже думали, что это — город мертвых…

— Город повелительницы смерти. Нечто совсем иное, в первый миг кажущееся вовсе не таким ужасным, как владения Губителя, а на самом деле — врата в пещеры ужаса.

— После того, что я узнал сейчас, — караванщик, вздохнув, качнул головой, — будет невозможно веселиться, радуясь теплу, трудно торговать, говорить, да просто смотреть на горожан. Все вокруг будет видеться чудовищным.

— Надеюсь, вы понимаете, что горожане не должны узнать ничего из того, что открылось вам?

— Это еще почему? С чего нам щадить их чувства?

— А вы хотите открыть невинным в своем неведении людям глаза и посмотреть, что с ними станет, что произойдет с их рассудком в том случае, если они поверят вам и с нашим караваном — если горожане решат, что вы лжете, наводя на них напраслину? — вопросом на вопрос ответил Лигрен, у которого не было никаких сомнений относительно того, как следует поступать дальше.

— Ты прав, — немного поразмыслив, вынужден был согласиться с ним Атен. — В любом случае, раз уж мы решили ни во что не вмешиваться… Пусть все идет так, как должно быть… — он замолчал на несколько мгновений, а затем заговорил о другом: — Мне очень жаль, что так случилось с твоей дочерью. Прости, что пришлось напомнить о ней…

— Я живу для того, чтобы помнить… И пока Асни остается в моей памяти, она не исчезнет в пустоте.