Виктор Емский - Индотитания Страница 21

НЕМО. Н-да…

ЖОРА. И этим все закончилось?

КОНТУШЁВСКИЙ. Как же, закончилось… Ты не знаешь всей меры гордости нашего панства. В мою усадьбу прискакали и Цалинские и Ходасевичи. Да еще привезли с собой цыганский ансамбль.

ЛЕНЬКА. А цыгане зачем?

КОНТУШЁВСКИЙ. Чтобы своим пением заглушили мои неэстетические для панских ушей вопли.

НЕМО. И что с тобой сделали?

КОНТУШЁВСКИЙ. Вот черт, опять эта мельница крутится… Меня привязали задницей к железному ведру, в котором сидела здоровенная крыса, и под песню «Эй, ромалэ», развели под нами небольшой костерок. Крыса быстренько нашла себе выход из этой ситуации, а я вселился в проклятый дуб.

ЖОРА. Ха-ха-ха!

КОНТУШЁВСКИЙ. Что смешного?

ЖОРА. Я представил себе твою казнь. Хорошо придумали!

ХАСАН. Жаль, что я в этом не участвовал.

ЖОРА. Из историй, рассказанных Контушёвским, я понял, что каждая женщина считала своим долгом наставить ему рога. Быть может, они есть и на дубе, в котором он сидит?

ЛЕНЬКА. Да, да! Я вижу! Верхушка похожа на голову оленя!

КОНТУШЁВСКИЙ. Сами вы олени!

НЕМО. Отключился. Наверное, обиделся.

ГОЛОС. Что-то в этот раз тесновато…

Мыслемолчание

ГОЛОС. А, понятно. Это липа. Молодая. В прошлый раз места было больше.

ЖОРА. Профессор, это ты?

ГОЛОС. Профессор? Ну да. Почему бы нет? Должно же быть хоть что-то постоянное. Пусть будет «Профессор».

ЛЕНЬКА. Привет. Ты прибыл?

ПРОФЕССОР. Как слышишь, да. Больно голоса мне ваши знакомы. Никак — Жора с Леней?

ЖОРА. Они самые.

ПРОФЕССОР. Хм, я смотрю, вы помните прошлую отсидку. Не иначе — выступили в роли отъявленных злодеев?

ЛЕНЬКА. Угадал.

ПРОФЕССОР. Так, дайте оглядеться. Ого, понастроили! Но, что это? Справа от меня гордо реют верхушки трех дубов! Ха, хорошо, когда твои слова подтверждаются делом. Чувствуешь себя морально удовлетворенным.

ЖОРА. И где твое место нынче?

ПРОФЕССОР. В липовой аллее. Десятая липа от площади с дубами по правой стороне.

ЛЕНЬКА. А мы на соседней улице в березах. Тоже недалеко от площади.

ПРОФЕССОР. Ну, вот и хорошо. Все в сборе. Как насчет дятлов?

ЛЕНЬКА. Сколько хочешь. У нас сейчас десяток работает.

ПРОФЕССОР. Отправь парочку.

ЛЕНЬКА. Отправляю.

ПРОФЕССОР. Спасибо. И кем же вы были в последней жизни?

ЖОРА. Агентами ЦРУ. Меня звали Чаком, а Леньку — Джеком. Мы доставили в одну ближневосточную страну груз химического оружия и передали его боевикам…

ПРОФЕССОР. Стоп, стоп, стоп. Один назвался Хусейном, а второй — Али?

ЛЕНЬКА. Да.

ПРОФЕССОР. А-а-а, понятно. Так я у вас этот груз и принимал.

ЖОРА. Джафар?

ПРОФЕССОР. Да. Но лучше называть меня по-старому.

ЛЕНЬКА. Так ты использовал боеприпасы?

ПРОФЕССОР. Конечно. Почему бы их не использовать, если они, во-первых — есть, а во-вторых — за их применение заплачено.

ЖОРА. Так тебе еще и заплатили?

ПРОФЕССОР. Да. Заранее. А что вы хотите? Профессиональный терроризм бесплатным не бывает.

ЛЕНЬКА. Как, не бывает? Есть же те, кто борется за идею, какой бы она ни была?

ПРОФЕССОР. Бороться за что-либо, а тем более — за идею, голыми руками невозможно. Для этого нужно оружие, и много чего другого. Например: лагеря подготовки, квартиры, убежища для отсидки и планирования последующих ударов; складские помещения для оборудования и хранения оружия. Наконец, борцы за идею

должны что-то есть, передвигаться по стране и миру (а для этого нужны документы). И еще нужна одежда, ибо голый боец за идею совсем не боец, а самый обычный павиан…

Все перечисленное стоит бешеных денег. Если действовать без денег, то тут же окажешься в тюрьме или психушке, и такая борьба превратится в самое обычное самопожертвование. Причем, бесполезное абсолютно.

ЖОРА. И сколько погибло людей?

ПРОФЕССОР. Я не считал. Наверное, несколько сотен.

ЛЕНЬКА. Каков результат?

ПРОФЕССОР. Таков, какого хотели спонсоры. Западные страны обвинили правительство арабской страны в применении оружия массового поражения, и нанесли удары с воздуха. Погибло несколько тысяч человек. В стране — анархия. Сунниты режут христиан, алавитов, исмаилитов, шиитов и тех, кто косо посмотрит. Шииты режут суннитов, и тех, кто под руку попадется. Структура правительственных войск разрушена. Их разрозненные отряды удерживают теперь лишь небольшие участки территории некогда процветавшей страны.

ЖОРА. И мы, Ленька, тоже виноваты в этом…

ПРОФЕССОР. Конечно! Теперь вы — такие же негодяи, как и я.

ЛЕНЬКА. А с тобой что случилось?

ПРОФЕССОР. Меня шлепнули ваши же соратники-агенты. Один я знал, откуда пришло химическое оружие, и кто платил за его применение. Меня нет, и теперь все — шито-крыто.

КОНТУШЁВСКИЙ. Никакого зла не хватает!

ПРОФЕССОР. Привет, Контушёвский! Слышали бы вы, как он бесновался, когда узнал, что его не будут вырубать. Я так обрадовался, что испугался, не превратился ли в садиста сам.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну что нужно сделать, чтобы меня спилили? Попроситься к вам в компанию наемных убийц?

ПРОФЕССОР. Такие, как ты, в нашем деле не нужны. Ты относишься к убийству с любовью. Я бы даже сказал — с большой долей мелочности. Для тебя лишение кого-либо жизни — сладострастный процесс, который, чем дольше длится, тем приносит больше удовольствия. А это неправильно. У наемных убийц всегда очень мало времени. Если затягивать работу — погибнешь сам. Поэтому нужно относиться к убийству бесстрастно. Без эмоций. А ты этого никогда не сможешь сделать…

ХАСАН. Кто ты?

НЕМО. Очнулся, наконец.

ПРОФЕССОР. Теперь я твой соратник. Воин джихада по имени Джафар.

ХАСАН. Нет. Мне странно знакомы твои рассуждения. Мне до боли знакомы обороты твоей речи, пусть даже мысленной.

ПРОФЕССОР. Ну, не хочешь, чтобы я был Джафаром, называй меня по-старому.

ХАСАН. Нет. Имя твое — шайтан! Я все равно тебя вспомню. Даю слово!

ПРОФЕССОР. Ну, ну. Вспоминай. Не буду тебе мешать.

НЕМО. Все-таки, пан Контушёвский прав. Мы с ним — невинные овечки по сравнению с вами. А сидим тут безвылазно…

ХАСАН. Ни один иудей не может быть невинной овечкой. А про Контушовского вообще речи нет.

ЖОРА. Кстати, Хасан, а кто этот иудей, который сидит с тобой рядом столько лет?

ХАСАН. Я не знаю, кто он такой, и что он сделал. Я просто знаю его имя.