Виктория Дьякова - Наследники Борджиа Страница 21

— Что-что взошло? — удивился Растопченко.

— Фортуна Майор, — повторил испанец, не поведя бровью. — Я — капитан, Виктор, и привык по звездам определять время и путь своего корабля. Фортуна Майор знает каждый моряк, кто хоть когда-нибудь плыл по пути Одиссея от Испании к Геркулесовым столбам и Марокко, а в паруса ему дул Австр, южный ветер, друг всех мореходов. Фортуна Майор — созвездие, соединяющее крайние звезды Водолея и первые звезды приближающегося созвездия Рыб. Это означает, что до рассвета осталось три часа.

— А… И что эту Фортуну отсюда видать? Все равно что из Марокко? — усомнился Витя.

Испанец утвердительно кивнул. Насчет Геркулесовых столбов, где они находятся и почему так называются, Витя тоже ничего не понял, но спросить уже постеснялся, вспомнил, как упрекала его княгиня Вассиана в лености к обучению.

— Так вот, — продолжил Гарсиа, — как только рассветет, беги, что есть духу на подворье, ищи старуху, возьми у нее траву и как ветер — обратно. Траву тайком мне отдашь. А сам приготовься к дальней дороге.

— Куда еще?! — недовольно воскликнул Витя.

— Пока ты спал, — с едва заметной усмешкой объяснил ему Гарсиа, — в усадьбу прискакал гонец с Белого озера. Неизвестные люди осадили монастырь, и завтра поутру принц де Ухтом с царевым войском, если государь, конечно, соблаговолит к просьбе его снизойти, поскачет на помощь своему младшему брату принцу Григорию. Тебе необходимо не проворонить этот момент. Как хочешь, хоть расшибись, но упроси принца Никиту взять тебя с собой.

— Я же верхом ездить не умею, — запротестовал Витя, — они же помчатся небось, ух как! А я? Задом наперед, держась за хвост? А еще Леха со мной на шее повиснет… Никита нас не возьмет. Нужны ему такие бойцы убогие!

— В монастыре тебе верхом сражаться не придется, — успокоил его Гарсиа, — там на стенах осаду надо держать, а ты в рукопашную горазд, принц имел возможность убедиться в твоих способностях. А царь еще неизвестно, даст ли войско, может и не даст сразу. У него много дыр по всей Руси, где стрельцами только порядок и держится, да и супротивников немало, которые только пушки да пищали уважают. Если царь откажет, принц Никита один поскачет, своих людей да Ибрагимки Юсупова соберет. Вот тут-то и возникнет нужда в каждом умелом воине. А как до монастыря добраться, ты уж сам постарайся, раз от награды своей отказаться не хочешь. И как принца убедить — тоже подумай. Одним словом, необходимо нам, чтоб вместе с сеньором Никитой оказался ты в монастыре. А там я найду тебя и все скажу, что дальше делать.

— Так там, в монастыре-то, — задумался вдруг Витя, — того, убить ведь могут.

— Могут, — Гарсиа снова усмехнулся. — А ты как думал? Война — она везде война. И многих убьют. Но тебя не убьют, не бойся. И дружка твоего тоже. Если, конечно, сами не покалечитесь. Те люди, что монастырь осадили, будут знать о вас. Только не переодевайтесь часто, в одежде да амуниции одной ходите. А то снизу лица-то не разглядишь, кто там на стенах.

— Так эти ляхи, что по окрестным лесам на озере шуровали, все-таки с тобой связаны, — догадался Витя, — я сразу так и подумал!

— Сообразительный ты, Виктор, — саркастически похвалил его Гарсиа, — не зря госпожа моя обратила на тебя внимание. Только ценные мысли свои держи пока при себе. И не болтай, кому не следует. Не то они выйдут тебе боком. С принцем Никитой, как и прежде, будь предупредителен, никакой, как ты выражаешься, халявы не допускай, приказания исполняй точно. Инициатива в твоем положении опасна. Могут заподозрить неладное, а нам такое совсем не на руку. Дожидайся моего появления и будь осторожен, на рожон не лезь. Все понял, что от тебя требуется?

— Так точно, сеньор! — Витя вскочил со скамейки и браво вытянулся. — Как солнце встанет, сразу на Даниловское подворье побегу. Только это, Гарсиа, — видя, что испанец одел шляпу и собирается уходить, Витя остановил его, — я спросить хотел. Секретно, конечно, между нами. Раз уж ты сам заикнулся, скажи: тот лях-то пленный, которого мы с Лехой захватили перед отъездом с озера, он куда подевался, то есть тело его? Правда что ли, пифон съел?

— Нет, — с мрачной усмешкой покачал головой Гарсиа, — пифон — животное благородное, даже священное. Он мертвечиной не питается. Как тебе сказать, чтобы ты понял? Рассыпался лях на то, из чего его слепили дьяволовы умельцы: на золу, прах и пыль. И даже запаха не осталось. Вот так. Ясно?

— Ясно… — Витя озадаченно почесал за ухом.

— Как от старухи придешь, на конюшне, где юродивую прятали, жди меня, — распорядился напоследок Гарсиа и, скрипнув половицей, вышел.

Ополоснув лицо водой из лохани и прихватив кусок пирога с капустой пожевать, Витя побежал разыскивать Леху. Найти Рыбкина оказалось весьма нетрудно. Только выйдя из домика для слуг, Витя услышал доносящийся со стороны мельницы знакомый припев, исполняемый с явным отсутствием голоса и слуха: «А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму…»

Исполнять исповедь советского солдата в поверженном Берлине середины двадцатого века, здесь за четыреста лет до того, мог, конечно же, только любитель военно-патриотической тематики Леха Рыбкин, воспитанник советской школы милиции и строгого наставника Иван Иваныча Логунова, всегда зорко следившего за «репертуаром» своих подчиненных.

Но каково же было удивление Вити, когда, поспешив на срывающийся голос товарища, слегка напоминающий кряканье селезня в болоте, он обнаружил, что вокруг Рыбкина, восседающего на мешках с только что перемолотым зерном, собралась… вся «публика из Сен-Тропеза», которая в Витином сне громко аплодировала ему самому, то есть Груша, Стешка, Сомыч и Лукинична.

«Четвертый год нам нет житья от этих фрицев, четвертый год соленый пот и кровь рекой…» — вовсю старался Рыбкин.

— Да, вот напасть-то, вот напасть! — кряхтел, сочувствуя от всего сердца неизвестным боцам, Сомыч и сокрушенно качал головой в такт Рыбкину, а бабы, всхлипывая, дружно смахивали катившиеся по щекам слезинки.

— Жалко-то как, — приговаривала Груша, утирая передником нос, — молоденькие поди совсем… Одолели супостаты, фрицы эти самые…

«А мне б в девчоночку хорошую влюбиться…»

Завидев Растопченко, Леха умолк.

— Бедненький!.. — пискнула едва слышно Стешка.

Рыбкин попытался соскочить с мешков, но, неловко повернувшись, слишком сильно надавил на один из них, и мука фонтаном брызнула в разные стороны, обсыпав стоявшую ближе всех Лукиничну.

— Вот бес окаянный! — накинулась та на Леху и начала громко чихать.

— А ты скажи мне, служивый, — опершись на длинную кривую палку, спросил Рыбкина Сомыч, — я в толк никак не возьму, фрицы-то, оне кто такие будут, из каких краев?