Михаил Чулков - Пересмешник, или Славенские сказки Страница 22

Когда я был при смерти, то и тогда не выходила из памяти моей Филомена. Проснувшись поутру, рассуждал я о сенаторе и очень много погрешал моим мнением против его добродетели; я думал, что он тот, который истребил отца ее и по просьбе своей дочери сделал меня счастливым. Когда я рассуждал о сем, то прислал министр за мною, чтобы я поехал с ним во дворец. Одевшись очень поспешно, пошел к нему, и поехали мы в царский дом. Кесарь принял меня весьма благосклонно и поздравил сам в новом моем чине. Приглашен я был к столу кесареву и в немногих особах обедал с ним вместе. Во время нашего обеда государь не говорил ни с кем больше, как со мною; я ему понравился столь много, что приказал он мне жить во дворце.

Очень в короткое время сделался я у него в великой милости и получил высокую степень. Когда государь наименовал меня своим другом, тогда я сделан был военачальником и имел столько счастия в сем случае, что любимцы государевы, которые были прежде меня и после, не имели такого успеха. Впрочем, при всем моем благополучии сердце мое не находило прямого увеселения, страдая о кончине моей любовницы. В одно время, желая о том действительно выспросить, позвал я секретаря моего в кабинет и требовал от него, чтобы он рассказал мне свержение любимца царского первого министра, но он отвечал мне:

— Государь! Сколько я помнить могу и сколько слышал и знаю всех министров, то в Константинополе такого приключения не бывало.

— Так это неправда? — вскричал я с восхищением. — Министры все здравствуют и ни с одним никакого несчастья не было?

— Справедливо, — отвечал мне секретарь.

Тут мысли мои совсем переменились, и отчаянная любовь встретилась с великою надеждою. С этих пор я стал больше задумчив, беспокоен, ничто уже не могло увеселить меня, и я старался быть всегда уединенным.

Некогда, прохаживаясь в придворном саду, встретился я с одним человеком, который подал мне письмо следующего содержания:

"Несчастная Филомена благополучному Славурону желает здравия.

Я нахожусь теперь в сем городе и просила бы тебя, чтоб ты меня посетил, ежели еще остатки твоей ко мне любви тебе оное дозволят; но бедное мое состояние и порочная жизнь принуждают меня, чтобы я стыдилась моего неистовства. Прости навеки".

Как скоро я взглянул в письмо и увидел имя Филомены, бросился облобызать подателя письма, равно как будто бы ту, которая его писала. Прочитав его поспешно, просил я с нетерпением служителя, чтобы он проводил меня к ней. Служитель извинялся предо мною и представлял, что мне в тот дом войти не можно без повреждения моей чести, ибо, говорил он, живет она в вольном доме.

— Я всюду следую моей страсти и ничего не опасаюсь, — говорил я ему. — Проводи меня!

Привел он меня в самое бедное и последнее жилище, которое определено было для сраму и бесчестия. Как только я вошел в него, то кровь моя замерзла; бедность и нечестие моей любовницы представились мне во всей своей славе. Потом сел я в размышлении и приказал привести ее к себе, но посланный объявил, что она показаться мне не хочет, причиною чему стыд ее и раскаяние; однако по долгом сопротивлении вошла она ко мне.

Премилосердые боги! В каком состоянии я ее увидел! Платье ее состояло из шерстяного и худого рубища. Вместо того чтоб мне обрадоваться, облился я слезами и, сколько возможно, оплакивал ее состояние, потом, освободясь несколько от великой моей горести, начал уверять ее неистребленною моею любовию.

— Бедность твоя продолжалась, — говорил я ей, — по этот час, если еще остались в тебе хотя малые знаки ко мне горячности, то забудь ее и будь со мною вместе благополучна: оставь это жилище и перейди в другое, которое я тебе назначу. Ты несчастлива тем, что жила в таком состоянии, а я еще более тебя несчастлив, что имею злополучный случай видеть тебя в оном.

— Никак, — говорила она, — я недостойна того; я не для того желала тебя видеть, чтобы ты вознамерился переменить мое состояние; жизнь моя порочна, и исправления твои теперь уже не годятся; а желала я видеть тебя для того, чтоб, представясь в таком неистовом состоянии, омерзеть пред тобою и истребить слабые остатки твоей ко мне любви. Ты не старайся исправлять меня: я определила себя бесчестию, что может и тебе приключиться то же.

— Я все забываю, — говорил я ей, — и желаю видеть тебя со мною.

— Я никак на то не соглашусь, и не старайся, — сказала она.

Ты поверить не можешь, Силослав, сколько стоило мне уговорить ее. Наконец я сказал, что все презираю и желаю быть с нею вместе. Выслушав сие, бросилась она лобызать меня и в великом восхищении говорила:

— Теперь терпение и сомнение мое кончилось, возлюбленный Славурон! Я столько достойна быть твоею, сколько ты мне верен. Я приношу тебе в дар сердце, наполненное непорочностию, я верна тебе, и ничто не может привести меня на другие мысли. Не сожалей о моей бедности: я столь богата, что можно только вообразить, а не иметь. Я в сем доме не за тем, чтоб подражать в нем живущим, а предприяла еще испытать тебя; ты верен мне, того я и желала. Боги для меня милостивы, и я получаю тебя такого, которого оставляла на время для изведывания, однако я расскажу обо всем пространно у себя в доме; подожди несколько меня, я переоденусь в свое и приличное роду моему платье.

Потом она оставила меня и вскоре пришла одетою великолепно; итак, сели мы в карету и приехали на двор первого того министра, которого старанием и милостию получил я сие достоинство.

— Вот дом моего отца, — говорила она мне, когда мы въезжали в ворота. Сколько я этому дивился, мне кажется, и без описания всякому вообразить возможно. Потом вошли мы на крыльцо и в покои; в то время хозяина не было дома, и встретили нас ее родная сестра и Вестона. Сестра ее была та девица, которая приходила ко мне в темницу искать моей склонности. Непонятное приключение! Я желал с нетерпеливостию о сем уведомиться, однако просили меня, чтоб я несколько потерпел, а потом желание мое будет удовольствовано. Ожидая их родителя, препроводили мы время во взаимных приветствиях, и сие свидание столько приключило мне радости, что я почитал благополучие мое беспримерным; восхищение и надежда овладели моим сердцем и наполнили желанием.

Когда настал вечер и время подходило уже к ужину, тогда объявили нам, что хозяин с государем дожидаются нас в своих покоях; мы немедля пошли все трое к нему. Как скоро вошли в ту комнату, где они находились, то кесарь, взглянув на меня с великим восторгом, говорил мне:

— Друг мой Славурон! Тебя я вижу в сем доме; конечно, благополучный этот день хочет увенчать твою добродетель. Скажи мне, сколь ты теперь весел? Благополучие твое совершается; я знал всю вашу тайну и почитаю ее некоторым провидением богов, тебя счастливым, а Филомену благополучною; ты должен теперь оставить все твои беспокойства: прямое счастие тебя находит, будь весел и раздели радость твою со мною.