Инна Сударева - Судья Королевского дома Страница 22

Марта с громким устрашающим криком перепрыгнула через него и с мечом наперевес собралась защищать тело патрона. Злоба к врагам и отчаяние придали ей сил: с одного выпада она свалила первого из нападавших, проколола бок другому, но, получив рану в предплечье, выронила оружие. Над ней и Фредериком блеснули клинки.

Со страшным скрипом вновь распахнулись кованые двери дока.

— Всем назад! — раздался зычный голос, и Марта не поверила своим ушам, Элиаса Круноса. — Назад! Перестреляем!

Направленные на девушку и пытавшегося встать Судью мечи и ножи мигом исчезли.

— Братва! Бежим! — послышались крики бандитов.

В одно мгновение они погасили свои факелы и, как крысы, бросились в темноте врассыпную. Но ворвавшиеся в док люди были со своими огнями. Затренькали тетивы арбалетов — несколько убегавших упали с болтами в спинах.

— Догоняйте остальных! — зычно командовал Элиас своим людям.

Сам же подбежал к Марте, которая помогала встать Судье.

— Да вы оба в крови! Еще чуть-чуть, и они бы прикончили вас!

— Да, мастер Элиас, вы очень вовремя, — сказала Марта, улыбаясь.

— Элиас, малыш, — прошептал окровавленными губами Фредерик. — Вот кого я всегда рад видеть.

— Уж как я рад видеть вас обоих живыми, хоть и не невредимыми!

Элиас поспешил пожать руку Судьи. Фредерик, улыбаясь, хотел еще что-то сказать, но вместо слов с его губ сорвался некий хриплый стон, и Судья повалился вперед лицом, потеряв сознание. Элиас успел его подхватить. Из мелькания факелов вынырнул Марк с обнаженным мечом в руке.

— Жив? Убит?

— Похоже, тяжело ранен, — отвечал юноша, удобнее беря Фредерика на руки. — Скорее, вынесем его отсюда, осмотрим. Помоги Марте — она тоже ранена.

Марк предложил девушке руку, Элиас, как ребенка, понес Судью на свежий воздух.

— Со мной не возитесь, — говорила Марта помощнику Судьи, что взялся перевязать ее. — Лорд Фредерик — вот кому досталось... Все из-за меня...

Элиас уложил Судью на деревянный причал. Один из гвардейцев посветил ему. Левая нога Фредерика была вся в крови, штанина и сапог насквозь ею пропитались. Повязка, которой Марта наскоро перетянула широкий и глубокий порез, теперь только раздражала рану. Элиас решительно сдернул повязку, разодрал мокрую и липкую от крови штанину над раной, принял из рук Марка широкий кусок полотна от плаща и плотно перевязал Фредерику бедро, затем поспешил осмотреть и окровавленную голову. Здесь рана оказалась неглубокой: меч, скользнувший по клинку Марты, ударил почти плашмя и с погашенной силой, поэтому лишь рассек кожу. Однако кровотечение было довольно сильным. Элиас также перевязал голову Судье, вновь поднял его на руки.

— Куда? — обратился он к Марку.

— В Пост. Здесь недалеко, — отвечал тот, беря Марту за здоровую руку и готовясь вести.

10

Он выплыл из темноты и с трудом открыл глаза. То, что увидел, заставило тяжко вздохнуть: рядом была Кора. Тут же накатила боль: остро заныли ребра, где-то внизу отозвалась, запылав, нога, а голова, та вообще решила, что пришло время расколоться. Судья глухо застонал и вновь провалился в темноту.

Свет вернулся нехотя, и глаза вновь раскрылись. Очень хотелось пить. Наверное, он сказал это вслух — к губам поднесли кружку с водой. Приятная прохлада наполнила грудь и живот. Глотки потребовали усилия — от них на лбу выступила испарина. Ее заботливо промокнули полотенцем. Хорошо...

Наверное, он это тоже произнес вслух — послышался ответ: «Да, сэр». Шире открыв глаза, Судья увидал вновь — Кору, рядом с ней — Марту. Обе улыбались, а в глазах — тревога... Надо бы их приободрить.

— Дамы, — приветственно сказал Фредерик.

Это было похоже на жалкий писк.

Марта вновь аккуратно вытерла его лоб, стараясь не тревожить повязку. Спросила:

— Как вы, сэр?

— Как ты, детка? Судя по всему, мы выбрались.

— Да, сэр. Мне так жаль, что все обернулось столькими бедами... А со мной все в порядке.

— Филипп? — прошелестел Судья.

— Ему и двум его людям удалось бежать от мастера Элиаса и его солдат.

— Девятнадцать, — выдохнул Фредерик и невольно застонал от резкой боли в груди — перед глазами заплясали темные пятна.

— Юхан жив — он в тюрьме Зимнего порта, — откуда-то издалека говорила Марта.

Как из колодца донесся голос Коры:

— Он теряет сознание. Фред, Фред...

«Я просто хочу спать», — вдруг подумал Судья и вновь провалился в забытье.

Оно началось приятно, словно действительно он просто уснул. Перед Фредериком встало его поместье, куда он давно не наведывался: замок на острове посреди лесного озера, тополиная аллея, посаженная отцом в день рождения Фредерика, сад, где любила возиться с цветами мать, нежная, маленькая белокурая женщина, напоминавшая ему фею из цветка...

Жизнь проносилась перед ним рваными полотнами, яркими и стертыми пятнами, от самого начала. И в это начало, в первые сознательные дни, пришел Филипп. Пришел, чтобы отпечататься навсегда во всей последующей жизни... Со стороны, взрослыми глазами Судья видел, что произошло в тот день...

Филипп ворвался в их дом, здесь, захватив Фредерика и его мать, он ждал Западного Судью, лорда Гарета. Тот пришел, один и без оружия, чтобы спасти свою семью...

Нож Филиппа у своего горла... Фредерик вновь его ощутил и заскрипел зубами, когда на глазах трехлетнего малыша бандиты копьями убили отца. Как ужасно, как много крови... И мать это видела: она кричала, как сумасшедшая...

— Убей и его, Филипп, — сказал кто-то, кивнув на мальчика. — Вырастет — станет мстить.

— Нет, у меня жена на сносях — нехороший знак, — отвечал Филипп и сел на корточки перед Фредериком. — А ты, малыш, ведь не станешь мне мстить? — улыбнулся — жуткая щербина.

Фредерик плюнул, как умел, в круглое довольное лицо и бросился бежать. Тонкий метательный дротик догнал его, впившись сзади в плечо...

Мать сошла с ума: Фредерик видел теперь, как она бродила в саду, который увядал без ее заботливых рук, плакала на могиле сэра Гарета под раскидистыми кленами. Слуги, которые смотрели за Фредериком, не давали ему видеть всего этого тогда...

— Поедем со мной, малыш, — так сказал Северный Судья Конрад. — Ты займешь место своего отца...

Он больше не видел мать живой. Лишь в гробу: хрупкой, истощенной душевными и физическими недугами. И брови ее скорбно приподняты, словно и сейчас она собирается плакать. И кожа прозрачна на тонких белых пальцах, сквозь нее видны застывшие голубые жилки... Ей было всего двадцать шесть лет.