Катарина Керр - Чары зари Страница 22

Когда они подошли, сам Карадок вышел их встретить. Это был высокий стройный человек с длинными, жилистыми руками прирожденного фехтовальщика, высокими скулами и светлыми волосами южанина. Казалось, он одного возраста с Эйтаном, приблизительно тридцати пяти лет. Несмотря на то, что он каким-то образом себя обесчестил, Карадок производил сильное впечатление. Он стоял гордо и очень внимательно рассматривал вновь прибывших пронзительными глазами, которые немало повидали в жизни.

— Поскольку ты ищешь тех, кто готов продаться, я тебе привел парочку ребят, — сказал Отто.

— Интересно, — Карадок улыбнулся каждому из них, Эйтану с кантрейским вепрем на рубахе, и Маддин, одетому как фермер, но с мечом на поясе. — Когда-то я тоже выглядел, как вы двое. Покинул боевой отряд в Керрморе несколько… ну, внезапно. Толком не попрощался со своим лордом. Готов поспорить, Эйтан, что у тебя на спине есть шрамы — судя по пятнам на рубахе.

— И немало. Но прах и пепел, я не собираюсь тебе рассказывать, почему они у меня появились.

— А я никогда не стану спрашивать. Слушайте условия, парни. Этим летом я возьму кого угодно. Если вы ни на что не годны, то погибнете в схватке, и мы от вас избавимся. Если вы дельные ребята, то получите равную долю от заработанного. И помните: я — вожак в стае псов. Если вы только доставите мне хоть какое-то беспокойство, я выбью из вас все дерьмо. Зарубите на носу: или вы подчиняетесь приказам, или вы с нами не едете.

Как только они вошли в дан, стало очевидно, что Карадок не шутил и не преувеличивал. Типичных для стоянки разбойников куч грязи, которых опасался Маддин, не было и в помине. Лагерь оказался чистым, как казармы важного лорда. В отряде было тридцать шесть человек. Их вещи содержались в порядке и чистоте, лошади выглядели хорошими и здоровыми, а дисциплина поддерживалась даже лучше, чем в старом боевом отряде Маддина. Когда Карадок представлял новых рекрутов, члены отряда так уважительно и внимательно слушали его, что Маддин начал задумываться: уж не благородного ли он происхождения.

Отто зашел в дан вместе с ними и слушал Карадока, в задумчивости поглаживая бороду, но не сказал ни слова, пока они все снова не вышли на двор, чтобы Маддин и Эйтан сняли седла с лошадей и разгрузили пожитки.

Ну, Отто, мы скоро снимаемся с места, — сказал Карадок. — Отправишься с нами в Элдис?

— Может быть. Я привык к компании, в особенности той, которая может заплатить кузнецу лучше, чем вонючие крепостные в этом лесу.

— Можем, и тебе понравится Элдис после того, как мы туда доберемся.

— Ха! Сомневаюсь. Всегда считалось, что в жилах Элдиса течет эльфийская кровь.

— Только не надо снова об этом! — Карадок сделал страдальческое лицо. — Я восхищаюсь твоим мастерством, кузнец, но должен признать, что меня иногда поражает твоя глупость. Почему, скажи на милость, тебя так беспокоят эти эльфы?!

Ты можешь смеяться сколько хочешь, но эльфийская кровь делает человека ненадежным.

— Любого человека можно считать ненадежным, если к его клану привязалась соответствующая легенда, — Карадок провел пальцем по серебристому лезвию топора Отто. — Но можешь болтать об эльфах, сколько тебе угодно, пока продолжаешь творить свою магию с железом. Когда мы все станем богатыми, как лорды, и самым известным свободным воинством во всем Дэверри, ты будешь делать нам мечи из этого твоего колдовского металла.

— Ха! Тебе придется стать королем, чтобы позволить себе такое, друг мой. Тебе очень повезет, если ты когда-нибудь станешь достаточно богатым, чтобы разориться хотя бы на такой кинжал.

После того, как Маддин и Эйтан накормили лошадей и поставили их в конюшню, один из воинов по имени Стевик пришел помочь им отнести их пожитки в брох. Взяв большой кожаный мешок с арфой Маддина, он широко улыбнулся:

— Кто из вас бард?

— Я, — ответил Маддин. — Но на самом деле я, скорее, не бард, а гертсин. Я умею петь, но у меня нет настоящих знаний истинного барда.

— Да кому какое дело до того, кем там была пра-пра-прабабушка какого-нибудь лорда? Плевать мы все на это хотели. Нам просто здорово повезло! — Стевик повернулся и обратился к Карадоку. — Эй, капитан, у нас появился собственный бард!

— Отлично. Значит, бард у нас уже есть. А скоро мы начнем есть из серебряной посуды, подобно великим лордам. Собственно, мы ведь и есть великие лорды! — Карадок широкими шагами подошел к ним. — Ах, бард был бы очень кстати прошлой зимой, когда вся наша компания маялась бездельем. Отлично, Маддин. Если ты поешь достаточно хорошо, то освобождаешься от работы на кухне и дежурства по конюшне, но я надеюсь, что ты станешь слагать песни о тех сражениях, в которых мы участвуем.

— Я постараюсь, капитан, петь так хорошо, как мы заслуживаем.

— Нет, лучше, чем мы заслуживаем, Маддин, иначе тебе придется выть, как гулящему коту.

После простого ужина, состоявшего из оленины и репы, Маддина попросили спеть. Он уселся на качающийся, наполовину прогнивший стол в помещении, которое когда-то служило большим залом. Бард исполнил лишь одну балладу, когда понял, что за ним уже закрепилось вполне определенное место в воинстве Карадока. Люди слушали, очарованные. Слишком давно они скучали в этом лесу. Они едва ли замечали, если он чуть фальшивил, сбивался на какой-то ноте или пропускал строчку. После долгой зимы, когда им нечем было заняться, кроме как играть в кости и развлекаться с дочерью кузнеца, они аплодировали ему так, словно он считался лучшим бардом при королевском дворе. В тот вечер они заставляли его петь, пока он не охрип, и только тогда позволили прекратить выступление, да и то с неохотой. Конечно, лишь Маддин и Отто знали, что зал также заполнен простейшими духами, которые слушали не менее внимательно, чем люди.

Этой ночью Маддин долго лежал без сна и прислушивался к знакомым звукам, В темноте казармы храпели здоровые, сильные мужчины — воины. Он вернулся назад, в боевой отряд, к своей прежней жизни, в которой чувствовал себя так уверенно. И теперь он даже задумывался, не пригрезились ли ему те странные месяцы в Брин Торейдике. Минувшая зима казалась ему чем-то вроде потерянного рая, когда у него была хорошая компания и своя женщина. Тогда он смог ненадолго увидеть более просторный, более свободный мир, в котором нет войны и есть двеомер. Маддин едва лишь заглянул в этот мир, а затем дверь захлопнули у него перед носом. Он вернулся на войну, обесчещенный всадник, и целью его жизни стало завоевать уважения других обесчещенных людей. А Белиан в Кантрейе собирается родить его ребенка, нового человека. Этот ребенок переживет Маддина. Пусть лучше будет фермером, чем воином — как его отец. Думая о малыше, Маддин наконец смог заснуть. Он улыбался во сне.