Стигма ворона 2 (СИ) - Горина Юлия Николаевна Страница 23

От огорчения у Эша засосало под ложечкой. Ну как же так!..

— Может, кто-нибудь другой из жрецов знает?.. — со слабой надеждой в голосе спросил он.

— Нет, не думаю, — покачал головой жрец. — Но в хранилищах зиккурата имеется подробная опись всего внутреннего убранства святилища. Насколько я помню, там было что-то и про росписи…

У Эша загорелись глаза.

— Ты можешь показать мне ее сейчас?..

Жрец лучисто улыбнулся всеми своими морщинками.

— Торопливая юность… Все-то вам нужно сейчас…

Тем временем в зиккурат энергичным шагом вошли два молодых стигматика.

— Эй, почтенный! Будь свидетелем клятвы! — не очень-то любезным тоном крикнул один из них жрецу.

— Да уж, нам очень надо, — уставившись на спутника маленькими злыми глазками, подтвердил второй.

— А ты все еще не веришь?! — возмутился первый.

— Прекратите! — голос жреца прозвучал в гулком зиккурате, как глас с неба. — Вы в святилище, купленном кровью ваших дедов, и их прадедов, и прадедов их прадедов! Выйдите прочь, и там скажите друг другу все ваши упреки. А потом войдите снова — с почтением, которое приличествует этому месту!..

Редкие посетители святилища невольно обернулись. У молодых стигматиков сразу как-то поубавилось прыти. Переглянувшись, они, потоптавшись на месте, нехотя вышли из зиккурата.

— Так что насчет книги?.. — не унимался Эш.

— Завтра приходи, — ответил ему старик, двинувшись по лестнице вниз. — Утром, до полуденного чтения гимнов…

— Хорошо, — кивнул парень. — Я приду рано, даже не сомневайся. А как звать-то тебя, уважаемый?..

— Я — старший жрец этого святилища, Атрас из Уршу, — назвался старик. — А ты, видимо, в городе совсем недавно, если еще не знаешь моего имени, — с тонкой улыбкой добавил он.

Попрощавшись с жрецом, Эш поспешил наружу.

После зиккурата залитая летним солнцем площадь обжигала глаза, набравший силу жар сделал воздух вокруг душным и влажным после стольких дождей.

Но хотя-бы стало по-настоящему тепло.

Солнце припекало сквозь плащ ему спину, и невольно захотелось устроиться где-нибудь в укромном месте, подставиться солнцу, как это делают уличные коты, и наконец-то просушиться и прогреться как следует.

А еще лучше — хорошенько помыться и выспаться на простынях в какой-нибудь таверне.

А потом на свежую голову уже и подумать.

Эш не сомневался — он смог увидеть то, что должен был.

Вот только вместо ответов он получил новый вопрос.

Взяв коня под уздцы, Эш снова вернулся к рынку, купил себе кое-что для фальшивой раны и уже направлялся к выходу, когда услышал мужской возглас.

— Что, попался, щенок?!.

— Дяденька, отпусти! — взвизгнул детский мальчишеский голос. — Я больше не буду, дяденька, честно, мамкой клянусь!..

— Конечно, не будешь — одной рукой-то красть не сподручно!..

Роняя бинты, Эш рванулся на звук голосов, и увидел уже знакомого мальчугана, ужом кружившего в руках рослого торговца с гладко выбритой головой.

— Эй, эй! Погоди! — вступился за паренька Эш, сам не понимая, зачем он это делает. Почему вообще его должна волновать судьба какого-то воришки-голодранца, который так и так вскоре окажется у палача?..

— Он у меня товар пытался украсть, чего мне годить-то?! — воскликнул торговец.

— Слышь, ну не украл же, — сказал ему Эш. Сунув руку в карман, он вытащил десяток медяков. — Возьми за хлопоты, — умиротворяющим тоном предложил Эш. — Отдай мелкого мне, и пусть тебя сегодня не оставляет удача…

Торговец деньги взял с готовностью, и хотя у него на лице было написано искреннее недоумение, тем не менее сообразил и потребовал добавить еще три.

Бросив ему в ладонь дополнительные монеты, Эш крепко схватил за предплечье мальчонку и поволок за собой прочь с рынка.

— Сказал же тебе — не умеешь, не берись!.. — процедил сквозь зубы Эш, злой и на торговца, и на голодранца, и на самого себя, выбросившего на ветер тринадцать медяков.

Потому что знал — если не сегодня, так завтра мальчишку опять поймают, и все закончится в лучшем случае клеймом на руке. В худшем — отрубят руку по локоть. А с такими метками на работу его никто не возьмет — кому охота пускать к себе проходимца? И он будет воровать снова и снова, и так до тех пор, пока все не кончится на виселице.

— Спасибо, дядь, — буркнул мальчишка.

Подтолкнув босяка к коновязи, Эш наклонился к нему и выпалил в лицо:

— Что ж ты, паскуда малолетняя, так на тот свет торопишься? Или кроме чужих карманов дохода другого нет? Иди в зиккурат за кормежку ступени скоблить, просись свинарники чистить, работай от зари до зари — и живи!

— Не могу я работать… От зари до зари… — пробормотал мальчишка дрожащими губами. — Не могу…

Эш от души влепил мальчонке затрещину.

— Что значит не можешь? Ты должен! Понимаешь? За жизнь бороться надо, зубами, когтями в нее вцепляться, а не спускать в отхожую яму еще до того, как даже бриться начал!..

— Так я и борюсь! — выкрикнул мальчик, не в силах удержать детских слез. — Не за свою только, понял?..

— А, еще скажи — за мамкину. Да? Ну, ты же ею клялся больше не воровать! — безжалостно продолжал давить Эш.

— Померла мамка, — хрипло ответил мальчик, волчонком глядя на Эша исподлобья. — А сейчас у меня сестра на руках, и она сама ни встать, ни попить не может, а я — мужик, а прокормить ее не умею!..

Эш подтянул мальчишку к себе за грудки и, не сводя с него недобрых глаз, проговорил:

— Сестра, значит? Ну что же, веди к сестре. Посмотреть хочу, отчего это она там у тебя помирать надумала.

Мальчик шмыгнул носом, недоверчиво покосился на Эша.

— А тебе зачем?..

— Затем, что если и сейчас ты мне соврал, то ты уже не ребенок, а паршивая мразь, и я притащу тебя сюда обратно и отдам торговцу, которого ты пытался обворовать. И денег своих назад не попрошу. Ты понял?

— Да понял я… — снова шмыгнул мальчишка, опустив голову. — Руку-то отпусти, сломаешь ведь… Рубить нечего будет, — буркнул он.

Эш отпустил паренька, забрал Полудурка, и они втроем двинулись в противоположную от рынка сторону.

Мальчик шел впереди, низко опустив голову и засунув руки в карманы. На пару шагов позади шел пешком Эш, держа за поводья коня. Паренек углублялся в город все дальше и дальше, и вскоре красивые чистые дома сменились убогими каменными лачугами с покосившимися ставнями. Некоторые явно стояли пустыми.

— Что это за место такое? — спросил Эш у своего маленького проводника, озираясь по сторонам.

— Улица обреченных, — бросил ему в ответ мальчик. — Тридцать домов, за которые город не берет подати. Кто уродом совсем приходит с той стороны, или заразу какую там подцепит — все здесь свои дни доживают. Вот тут вот, например, — паренек ткнул пальцем в дом с заколоченными окнами. — живет один здоровяк с тремя враждующими стигмами. Выглядит так, будто его волки пожевали и выплюнули. Ночами орет во всю глотку, если до беспамятства кто-нибудь из старых дружков не напоит. А все, как ты сказал, за жизнь зубами и когтями держится…

Эш удивленно посмотрел на мальчишку. Его разговор и набор сведений звучал как-то слишком по-взрослому для такого недоросля.

— Тебе лет-то сколько?.. — спросил вдруг Эш.

— Десять, — буркнул тот. — Знаю, что выгляжу на пять…

— Ну, не на пять, конечно… Но десять я бы тебе точно не дал, — признался тот.

— Никто не дает, — хмуро сказал мальчик. — Пришли мы…

Он остановился возле полуразрушенного дома с приставленной к дверному проему сломанной дверью и обгоревшими черными дырами окон. Следы сажи также виднелись и кое-где на стенах.

— Что здесь у вас случилось-то?..

— Не у нас, — ответил мальчик. — Прежний жилец здесь с ума спятил после трехнедельного эха, убивали его всем миром, как умели…

Паренек юркнул в узкую щель между краем дверного проема и самой дверью. Эшу пришлось немного ее отодвинуть в сторону, чтобы войти.

Комната походила на свалку старых вещей. Какие-то переломанные лавки, перевернутый стол, заброшенный почерневший от копоти очаг и кое-какая утварь на маленьком столе возле него. Пахло чем-то прогоркло-кислым, из углов серыми лохмотьями спускалась паутина.