Вверх тормашками в наоборот (СИ) - Ночь Ева Страница 23

Я вдруг подумала: будь это там, у нас, в этом месте понастроили бы коттеджей или здравниц, курортов или развлекаловок всяких, чтобы продавать по частям и кускам эту красоту, выжимать баксы из каждой травинки или облака… Медан, коров, сорокош и прочие прибамбасы показывали бы, как уродцев в цирке… А Геллан…

Я тряхнула головой так, словно хотела вытрясти эти мысли, как воду из ушей. Разозлилась на себя. Нестерпимо захотелось поплевать через плечо, чтобы не накаркать чего не нужно. На фиг тот слякотный мир, откуда швырнуло меня меньше суток назад. Он там, а я здесь.

Домишки в долине напоминали сморчки: тёмные, корявые, абсолютно не поддающиеся моему пониманию стройности в архитектуре. Понятно было одно: видать это тот же тёмный мейхон, из которого замок и замковая стена слеплены, только погрубее да попроще.

Видели, как замки из песка ваяют? Не те, что шедевры — ровные и гладкие, а выброс вдохновения, замешанного на морской воде, старательных ладонях и мокрых песочных каплях, что выходят из кулака неровными катышками. Вот такими были эти домишки, как будто кто-то лепил их, а песок капал, как попало, да и застыл прочно, чтобы ни одна волна не смыла, ни один дождь не разрушил…

— Блуждающая буря вырывает их с корнем. Изредка разрушает небесным камнепадом.

Чёрт, надо думать тише: Геллан явно телепатировал, но было такое чувство, что делает он это не специально.

— Вся беда в том, что строятся дома небыстро, мейхону нужно время, чтобы застыть и стать прочным. И строители работают, как хотят и когда хотят.

— Да приструнить их, гадов, по шапке настучать, чтоб не отлынивали!

Геллан посмотрел на меня, как на чудовище. Ну да, видать, напряженно думал о струнах и шапках. Я хихикнула.

— Найти индивидуальный подход, чтобы работали хорошо. Так понятнее?

Смешок. Это Мила хихикнула. Геллан лишь кивнул:

— Намного понятнее. Дальше пешком. Посмотрим, что можно сделать с индивидуальным подходом к… строителям.

Последние слова он выделил жирно, как Лина Александровна подчёркивала красной пастой в сочинениях мои маразмы. Ну ладно. Переживем.

С коня я спрыгнула самостоятельно, не дожидаясь помощи от златокудрого профессора. Огляделась вокруг. Местность неровная, каменистая. Чувствуется, что горы рядом. Сплошь какие-то валуны, острые камни из земли торчат. Непонятно, как тут вообще можно строить…

Мила с Гелланом о чем-то переговаривались тихо за спиной. Прислушиваться я не стала, пошла вперёд, огибая каменные зубья и гигантские валуны, что разлеглись боровами на пути. Оказалось, что это что-то типа забора своеобразного: как только я миновала ощерившееся препятствие, в мягкой впадине как раз ровное место показалось с домиком полудостроенным. Туда-то я и сунула нос, оторвал бы мне его кто-нибудь, что ли…

Я подошла к этим катяшкам, по кругу выложенным. Строение мне по грудь приблизительно. И заглянула внутрь. Да.

Не знаю, визжала ли я в своей жизни так. Аж у самой уши заложило. Ругалась ли я так громко и выразительно когда-нибудь? Не уверена. Но мчалась оттуда с такой скоростью и так легко перепрыгивая барьеры из острых камней, что Вася-Петя — физкультурник наш, уже мною разок упомянутый — проглотил бы свой свисток от удивления. Ну, или подавился бы им — факт.

Соображала я плохо, глаза вразлёт. Когда с силой во что-то врезалась, даже не сообразила, что это Геллан: драться начала, борясь не на жизнь, а насмерть. Но ему ж по фиг, как вы понимаете, быстро руки мои обездвижил, почти бережно, как умалишенной.

— Дара. Дара. — спокойный, как удав. Но именно это в чувство меня немного привело.

— Т-там пауки. Огромные! ПАУКИ-и-и-и! — завыла я, прихлёбывая слова, как горячий чай: обжигаясь и отплёвываясь, задыхаясь и мотая головой. Я б и руками себе помогла, но Геллан держал меня за запястья и махать не давал.

— Это ткачики. Успокойся.

— Какие, на хрен, ткачики! Паучищи! С меня ростом! Ржавые бочки на мохнатых лапах!

Мила подозрительно хрюкнула и уткнулась Геллану в бок. Как я давеча возле разноносых сорокош. Я повела выпученными глазами в сторону Милы. Она беззвучно тряслась. И всем было понятно, что не от страха. Это меня остудило.

— Ладно. Руки отпусти. — скомандовала я и мотнула головой так, что коса хлестнула не пойми куда, но по этой сладкой парочке — братцу и сестрице.

Геллан тут же разжал пальцы.

— А теперь прекратили ржать и объяснили.

— Ткачики — строители. Это они делают дома. Если совсем просто, ткачики пережёвывают мейхон и выплёвывают его. Сам по себе мейхон — каменная порода, руда бесполезная. Не смешивается ни с водой, ни с другими жидкостями, не поддаётся колдовству. Только слюна ткачиков связывает частицы и превращает в прочный строительный материал.

— Они что, жрут его? — недоверчиво спросила я и покосилась в сторону камней.

— Нет. — Геллан улыбался. Вот же лучезарный, блин. — Они питаются живностью, плотоядные. А это… их работа. Мы одомашниваем ткачиков, как диких коров, например. Или лошадей. Полностью в неволе, как коровы, например, они жить не могут. Бродят по горам, питаются. Им нужна живая пища, и не так-то просто ловить такое количество зверьков и мух, сколько они сжирают за день.

— Что за блажь жевать этот ваш мейхон. Какой им с этого прок?

— Часть слюны с мейхоном они заглатывают. Без этого пища не переваривается. Приятное с полезным. — Геллан пожал плечами. — Кроме того, им нравится строить. В горах лепят норы, где зимуют и спят до весны. Меданы нащупали связь с ткачиками и направляют их страсть, насколько могут, в нужное русло. Ткачики… добряки…

— Ничёсе добряки, — пробормотала я, вздрогнув. — Надеюсь, людей эти плотоядные гады не употребляют?

— Н-н-нет, — тихо сказала Мила. Блин, да она вся светилась прям. Улыбка, щёки розовые, зубы сверкают. — Д-добрые, л-ласковые.

— К сожалению, слушаются не так хорошо, как хотелось бы, трусливы, пугаются и сбегают. И дохнут, как бучки-однодневки.

— Вот зараза, — огорчилась я. — А я визжала, как сирена. Небось разбежались.

Геллан опять посмотрел на меня, как на тяжелобольную.

— Ты не понимаешь или ещё не привыкла?

Мне опять захотелось двинуть его под коленку. Или ещё куда. Не думала ни разу, что такая драчливая.

Мила осторожно взяла меня за руку, пока я сверлила глазами в её братце пулевые отверстия. Пришлось оторваться от этого важного занятия и посмотреть, чего она хочет. Мила указывала другой рукой на каменную гряду. Я обернулась.

Блин. Они стояли там, целых три штуки. Выглядывали застенчиво одним глазом из-за валунов. Как вам сказать?.. Вот представьте громадных пауков какого-то ржаво-коричневого цвета. Со жвалами там, мохнатыми членистыми лапами, гладким круглым брюшком размером с шар земной, блестящим, как сталь, и огромными круглыми глазами. На вид — страшно и отталкивающе. А если присмотреться — глаза какие-то… любопытные, как у малышей, — во!

Я так и не поняла, как побрела к камням. Будто под гипнозом. Не помнила ни про Геллана, ни про Милу. Только эти глаза малышовские. И… что-то такое заворочалось внутри, мягкое, доброе, навроде щекотки. Убейте меня — не пойму как, — но я протянула руку и погладила одну огромную башку прямо возле глаза!

Щекотка разлилась по телу сильнее, в голове закрутились шарики пуховые. Я прикрыла глаза и увидела три ярко-оранжевые верёвки. Я чувствовала их и… понимала, что ли…

Меня проняло так, что слёзы брызнули прямо из-под ресниц. Верёвки двигались, пока не встали рядом друг с другом. С трудом разлепила глаза: так и есть, стоят три огромных ткачика, как на линейке возле школы.

— Ну, и что мы здесь стоим? — спросила я лишь бы что-то сказать. — Работать будем или глазки друг другу строить?

Вот чёрт. Они застучали жвалами, а если бы могли, наверное, головой закивали. Затем развернулись и помчались к дому недостроенному. Я поволоклась следом.

Я поняла, почему дома лепились абы где. Ткачики неподалёку от домика находили мейхон — нюхом, видать, чувствовали, ковыряли, как бульдозеры, кратер. Набивали рот (или что там у них) этой коричнево-рыжей дрянью, затем, похрустывая, жевали и поплёвывали. Так вырастали эти кособочные сморчки-здания. Вот интересно: как они стену и замок отбабахали? Я б не сказала, что замок кривой или забор до небес косой. Но об этом можно потом Геллана расспросить.