Дем Михайлов - Кровавая весна Страница 23

- Ты не видишь, кто он? Такой же, как те, кто убил наших родичей! – заорал Тибрий, неловко ворочаясь на земле. – Он нежить! Ты забыл лица тех, кто погиб? Лицо своей жены? Своих детей?!

От удара ногой в бок Тибрия скрючило, он зашелся надсадным кашлем, а седобородый воин яростно прохрипел:

- От моего старшего сына осталась лишь окровавленная голова, упавшая на крышу моего дома! Я лично разрубил ее топором, дабы даровать его душе упокоение! И не тебе говорить мне, о чем я забыл!

- Все погибли! Все! – со страшным всхлипом выдавил Тибрий, колотя кулаками по мерзлой земле. – Все! Лизи! Лизи!

- Обогрейтесь, – тихо повторил я. – И поспите. Я скорблю вместе с вами о каждом погибшем в той резне. Но просто рыдать… от этого нет толка. Придите в себя, наберитесь сил, вновь возьмите в руки оружие и встаньте в наши ряды. Поверьте – у каждого из вас будет шанс отомстить за родичей. Я обещаю это.

Один из молчавших мужчин обхватил обмякшего Тибрия за плечи и помог встать на ноги, после чего повлек его к пристройке перед пещерой.

- Лизи? – спросил я седобородого. – И как твое имя, воин?

- Меня зовут Асдий, – ответил воин, устало проводя ладонью по глазам. – Лизи - его жена. Она была на последнем месяце беременности. И мы все видели, как ее раздавила та огромная тварь, слепленная из кусков тел наших сородичей. И слышали ее последний крик…

- Проследи за ним, – произнес я. – Его утрата страшна. Еще страшнее то, что он не сумел отомстить и был вынужден бежать от врага. Это любого собьет с ног и поселит ненависть в душе. Сейчас ступайте в тепло. Ступайте… и поплачьте, не стесняясь слез. Позже, когда немного придете в себя, навестите нашу церковь.

Коротко кивнув, Асдий поспешил к пещере.

Убедившись, что вокруг остались только свои, я коротко велел стоявшему рядом Рикару:

- Следите за ними. За всеми.

- Будет сделано, – отозвался здоровяк. – Господин… клятва верности?

- У меня нет крови, чтобы пролить ее на камень, – усмехнулся я. – А если и пролью… что это будет за клятва и кому? Не стоит гневить Создателя, Рикар, заставляя людей присягать на верность ледяной нежити.

- Понятно. Забот прибавится.

- А когда их было мало? Следите в оба. И самое главное – следите, чтобы новоприбывшие не держались особняком. Пусть вольются в нашу семью. И поселите их не вместе, а вразнобой, кроме тех, кому посчастливилось сохранить семью. И убедись, что никто из наших не осуждает их за то, что не сумели отстоять родной дом. И что никто не хвастается нашими победами. А потом, когда все немного успокоится, они принесут клятву верности тебе. Как это было с нашими пиратами.

- Мудрые слова, господин, – согласился Рикар. – Очень мудрые. Я прослежу. Что-нибудь еще?

- Через час пусть ко мне придут все главные… и Стефий.

- А я? – звонкий голосок раздался совсем рядом. Мне не потребовалось поворачивать головы, дабы узнать, кто именно подал голос.

- И ты тоже, Аля, – мягко улыбнулся я. – На правах нашего летописца. Заодно расскажешь, как там наши дела с библиотекой.

Отрада глаз моих.

Не удержавшись, я обернулся. Тоненькая фигурка девушки, закутанная в кучу одежек, в большой меховой шапке, перепоясанная толстыми кожаным ремнем с кинжалом и большущей поясной сумкой, легко вмещающей в себя несколько книг и все необходимые принадлежности. Наш бравый летописец во всей красе – с задорно блестящими глазами и покрасневшим от холода носом. На сгибе левой руки раскрытая книга, в пальцах правой зажато магическое перо. Алларисса в точности выполняла мое указание и тщательно описывала все важные события, происходящие в жизни нашего поселения.

Приход беженцев из разоренного Островного поселения несомненно относился к разряду важных и был старательно внесен в летопись.

- У тебя глаза стали мягче, – уведомила меня девушка.

- В смысле добрее?

- Нет, просто мягче – они начали оттаивать! Выглядят уже не как ледышки… а как весенние ледышки!

- Радует, – улыбнулся я, делая мысленную зарубку посмотреть на свое отражение. – Все записала?

- Только наброски. Подробней распишу, когда буду в тепле. У меня пальцы заледенели! А мне еще к озеру идти - надо же гномят обучать.

- Каждый день ходишь? Про твое учительство уже слышал от людей.

- Ага, – весело кивнула Алларисса. – Каждый день хожу-брожу. Ходить далеко, зато у меня каждый раз двойной обед и двойной ужин!

- А почему ты не собираешь всех детей в одном месте? Мы не делаем различий между людьми и гномами.

- Угу. Вот только наши детишки выводят буквы угольками на бересте и каменных стенах, а дети гномов предпочитают царапать острыми камешками на каменных же плитках! Попробуй потаскай все это с собой! Да и мамаши не отпускают детей до определенного возраста далеко от себя. Обычаи у них такие…

- Древний! Оченно древний обычай! – вякнул подкатившийся ко мне низенький Тикса. – Глупый обычай! Эх!

Я только и успел моргнуть, когда в затылок разговорившегося Тиксы с отчетливым глухим стуком влетел небольшой и крайне метко пущенный камешек. Тикса схватился за голову и запричитал на гномьем языке.

- Мудрый обычай! – рявкнул неспешно подошедший Койн. – Древний и мудрый! Изыди с глаз моих, недоросль!

- Изыднул! – уже издали отрапортовал Тикса, с наслаждением и полной неправильностью смакую новое слово: – Оченно быстро изыднул! Проверять изыднул!

- Не проверять, а убавлять тебя послали! Чтобы гладенько было! Понял?!

- Понял!

- Воспитываешь? – приподнял я заиндевевшую бровь, глядя вслед улепетывающему от старшего родича Тиксе.

- Воспитываю, – вздохнул Койн. – Обычаи и традиции с материнским молоком не впитываются. А жаль! Молодежь всегда и во всем сомневается. Все пробует на зуб, все норовит ковырнуть зубилом…

- Может, это и к лучшему, – пожал я стальными плечами. – Прогресс.

- Про… что?

- Забудь, – отмахнулся я. – Что ты там собрался убавлять?

- Камень в одном месте, – ответил предводитель гномов. – В норах сгархов. Цепляют боками за неровность, вырывают мех. Эх! Все в спешке строим! Если бы неспешно да с толком делали, то разве были бы огрехи? Какой позор!

- У нас нет времени на неспешность, – вздохнул я, направляясь к лестнице, ведущей на крепостную стену. – А сейчас все еще хуже, Койн. Через час общий сбор на стене. А сейчас идите в тепло. Мне надо подумать.

Больше не обращая внимания на оставшихся за спиной, я ступил на первую ступень и начал тяжко подниматься, не пропуская ни одной ступени. Беда… ох, беда…

За разговором я выдавил из замерзших людей все, что они знали, до последней капли. Я был жесток, когда бередил их израненные сердца. Но у меня не было выбора. И поэтому я хладнокровно спрашивал обо всем, цепляясь за каждую мелочь. Не гнушался уточнять у скорбящего отца о том, как именно погибла его маленькая дочь, не стеснялся уточнять у юноши о страшной смерти младшего братишки и о том, как быстро двигалась поглотившая его тварь. Отвечающие мне люди порой стонали от переполняющего их горя, по их грязным щекам текли слезы горя. Я бередил и вскрывал их душевные раны, безжалостно копаясь в них и заставляя людей заново переживать произошедшее несчастье.