Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона Страница 23

Когда бард дошагал до нижней ступени помоста и остановился, скрестив свои ветви над головой и отвесив поклон, музыка умолкла, и Дугал встал, подняв кубок, отвечая приветствием на приветствие человека в белом.

— Пусть луна и звезды ярко светят над твоей тропой, благородный бард. Макардри и все его родичи приветствуют Кинкеллиана в Траншийском зале.

Старик наклонил голову и что-то произнес. Ветви в старческих руках прошелестели, широко разойдясь в стороны, словно руки раскрылись для объятия. Келсону почудилось, будто он слышит свое имя, но он не был уверен, Дугал что-то ответил на местном наречии, затем поклонился и бросил взгляд на отца. Кажется, старый Каулай напрочь забыл о своем недавнем возбуждении и низко поклонился, поднявшись с места, а затем тоже вознес кубок в знак приветствия.

— Кинкеллиан предлагает тебе свое бардовское благословение и просит, чтобы наш клан удостоил тебя вечной дружбы, — прошептал Дугал краешком рта Келсону на ухо. — Макардри ответил согласием. Встань, поклонись, а затем, после того как мы с Кинкеллианом все закончим, сделай, что сочтешь подобающим.

Келсон последовал совету, и тогда юный Дугал поклонился отцу и вышел из-за стола. Он спустился с помоста под бурный стук кулаков по столешницам, производимый всеми его родичами. У людей Келсона вид был озадаченный. У всех, кроме старого Эвана.

Медленно и торжественно, почти священнодействуя, Дугал принял ветви у старого барда и вновь поклонился, затем образовал из них над головой косой крест, медленно повернулся на носках, пока не очутился лицом к лицу с Келсоном, и тогда склонился, положив этот косой крест на пол, а волынщики издали несколько вступительных тактов нового напева. Темп изменился, когда Дугал выпрямился и положил руки на бедра, вновь поднявшись на носки. И тут наследник Макардри пустился в пляс.

Келсон почувствовал, что и его самого тянет плясать, наблюдая за Дугалом, — волынки поистине зачаровывали. В какой-то миг, когда Дугал переместился в другую четверть креста, его взгляд и взгляд Келсона столь глубоко проникли друг в друга, что воспоминания хлынули по вознесшемуся мосту, все равно как если бы Дугал тоже был Дерини, и вполне сознательно плеснул своей мыслью в мозг Келсона… Воспоминание говорило, что оба они полжизни тому назад глядели друг на друга поверх не вечнозеленых веток, но скрещенных мечей, и ступали в ритме танца, который ныне исполнял Дугал, и в который ему, Келсон полагалось включиться. В один миг Келсон понял слова Дугала: «Сделай, что сочтешь подобающим» — и вдруг обнаружил, что выбирается из-за стола с помоста туда, где кружил и подскакивал Дугал.

Музыканты ни на миг не запнулись, когда король покинул помост. Келсон чувствовал всеобщее ожидание: у одних — радостное, у других — полное изумления, но старый бард держался, как ни в чем ни бывало, разве что приподнял седую бровь. Дугал заканчивал размеренное кружение вокруг концов веток, вращаясь и покачиваясь, и подняв над головой сперва одну руку, а затем и другую.

Увидев, что Келсон направляется к месту напротив него, он ухмыльнулся и кивнул, положив сжатые кулаки на бедра, и готовясь повторить по новой все уже проделанные движения танца. Келсон сразу же уловил нужный шаг, позволив ногам нести себя, как бывало много лет назад, повторяя движения Дугала: сперва несколько деревянно, но затем все с нарастающей раскованностью, и зрители — родичи Макардри и рыцари с равнин — глядели на него в удивлении.

Когда они перешли к следующей части танца, и в более страстном ритме заплясали — каждый в своей четверти косого креста, а не вокруг концов веток, не касаясь веток стопами, Келсон опять ощутил, как пульсирует то, что их связало, и его движения ничем не отличались от движений Дугала. С поразительной самоотреченностью он позволил миру сжаться до порхающих стоп, вечнозеленых ветвей и радостной улыбки Дугала. Он лишь смутно догадался в какой-то миг, что мужчины и женщины вокруг хлопают и притоптывают в такт, поощряя танцоров, участвуя в волшебстве, которое не имело никакого отношения к Дерини.

Келсон едва не выдохся ко времени, когда они приступили к заключительной части танца, но не споткнулся, а легко перепрыгивал из четверти в четверть — на пятку, на носок, пока, наконец, ритм не переменился, и музыка не стала отступать и не завершилась одной долгой-долгой нотой — и тогда они с Дуга-лом поклонились друг другу с противоположных сторон зеленого креста и опустили ладони на бедра. Зал разразился неистовством.

Воины клана и их жены не унимались, а два юных широко улыбающихся танцора едва не падали друг на дружку, хватая ртом воздух. Почти все из свиты Келсона, не считая Эвана, выглядели ошеломленными. Кое-кто, правда, достаточно проникся обстановкой, чтобы добродушно присоединиться к ликованию, и не последним из них был барон Джодрелл. Конал сидел, нахохлившись, между ним и Эваном, сложив на груди руки и скривив губы, но во главе стола расплывался в улыбке вождь Макардри, явно забыв о прежней досаде. Как только Дугал и Келсон — рука в руке — спотыкаясь, взошли на помост, он протянул обоим вновь наполненный кубок.

— Айр до слайнте! — вскричал он, и остальные подхватили этот возглас, в то время как два названных брата отпили из одного кубка. — Ваше здоровье!

Ликующие вопли поутихли после того, как Дугал, подняв руку, призвал к молчанию, а он все еще не очень ровно дышал, когда поворачивал Келсона лицом к своей родне, обвивая одной рукой плечи короля.

— Родичи, это мой названный брат Келсон, — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Как вы убедились, он — наш по крови, равно как и по моему выбору. То, что он также мой король — большая радость для меня, и я по своей воле обещаю хранить верность ему как государю, равно как брату и родичу. Не окажете ли вы ему подобную честь?

Возобновившиеся восклицания и шум были тем ответом, который и требовался Дугалу. Келсон отступил на шаг, довольный, все еще не восстановивший дыхание после пляски и пораженный, как здорово удалось их всех к себе расположить — этих суровых обитателей гор, которые обычно не спешат признать своим уроженца равнин — Дугал между тем вдруг обернулся и преклонил колена у его ног, скользнув сложенными ладонями в пространство меж ладоней Келсона и приложив их к своему лбу в знак вассальной верности.

Прочие один за другим попадали на одно колено, кто где стоял, без строгой последовательности. Некоторые даже улыбнулись, как улыбнется любой горец, когда обязан последовать чуждому обычаю. Лишь немногие сохранили хмурый и настороженный вид, но и они преклонили колена. Исключительность такой уступки не ускользнула от Келсона.