Наталья Фуртаева - Однажды где-то… Страница 23

— Что это он так засуетился? Тысячу лет ждал, а здесь не мог и года погодить, пока силы восстановит? Что его так могло припечь? Для бессмертного один год — не срок. Нет, от сюда не узнать.

— Ты чего это удумала, — всполошился Яська, — не пущу! Тебе лежать и лежать! Я сам пойду!

— Вместе пойдем. С недельку отлежусь и пойдем. Недели хватит.

Такой оборот дела Яську, похоже, устроил. А я чувствовала себя вполне сносно, особенно после Яськиного пойла. Так что лежать не собиралась. Да и надо было проведать озерных жителей — как там Неда, все ли в порядке? Я и пошла, не слушая Яськиных причитаний и угроз напоить меня еще чем погорше. Ладно, хоть что выпью, только на озеро сначала схожу. Возле дома сидел тот молодец, что донес меня вчера до постели. Увидел меня и расплылся в улыбке, просиял прямо.

— А меня Стоян охранять тебя приставил.

— Ну, пойдем на озеро русалок проведать. Не боязно?

— Не-а. Раньше боязно было, а после вчерашнего — ни капельки. Пойдем, узнать надо — как они там?

— Тебя как зовут-то, добрый молодец?

— А так и зовут — Добродь. А твои цветы-то, глянь, расцвели ведь сегодня. Ты поди и не видала еще?

Цветы и впрямь расцвели, да так пышно, как никогда не цвели дома. Не обманул Водяной, чудодейный ил у него. Я вдоволь налюбовалась астрами и ноготками, потом сорвала несколько цветков поярче и потопала к озеру. Мой телохранитель за мной. Часовые у калитки приветствовали нас прям с почтением. И с докладом, что в окрестностях все спокойно. Я им важно так кивнула, мол, благодарю за службу, орлы! Не выдержала и рас смеялась, разулыбались и парни. Нет, жизнь — штука приятная. На хрен сюда этот Костей вообще заявился? Козел бессмертный!

На берегу я позвала негромко девочек, и тот час вся троица вынырнула у самого берега — ждали, что ли? Увидели цветы, то-то писку да восторгов было! Тут же кинулись к своей клумбе — новый взрыв восторга! Пришлось мне лезть в воду и плыть к ихнему пятачку. Зацеловали меня девчонки. И Водяной с самой широкой улыбкой (уж куда бы шире) долго меня благодарил, а потом выбросил на берег целый ворох рыбы для воинов (обещал и впредь рыбой снабжать), а мне подарил нитку жемчуга. Небольшая нитка, но какой красоты жемчуг! Я даже брать не хотела, уж больно дорогой подарок. Но Водяной мог обидеться, пришлось взять. А жемчуг-то не простой, оказывается, волшебный. Как сказал Водяной, в трудную минуту надо просто порвать нитку. А что будет — увидишь.

Так вот мы и балдели на берегу озера до самых сумерек. Добродь сначала с опаской на нас посматривал, а потом купаться с нами полез. Девчонок на плечах по берегу таскал. Не зря его Добродем назвали. Парень добро душный и простой. Из таких веревки вить можно. Так хорошо отдохнули, и о вчерашнем совсем-совсем не думалось. Я была рада, что Неда без видимых последствий пережила вчерашний стресс. Очень расставаться не хотелось, но пришел Рысь и чуть не силой увел меня в крепость.

Не знаю, как бы складывались у меня от ношения на заставе, если бы не побратимство с Вереском. Вереска здесь все любили. Мало того, что он был сыном полка, точнее, гарнизона, но еще и боевым товарищем — лучшим разведчиком заставы. С самого сопливого детства по лесам — это ведь не по парку пригородному прогуливаться. А кроме того, был у Вереска особый дар — чуять ложь. Обмануть его было невозможно. При досмотре караванов они с Наной были незаменимы. Никакой контрабанды не утаится, никаких дурных помыслов против полесичей.

Но хотя Вересковой рекомендации поверили, поначалу относились ко мне с некоторым недоверием. И то сказать, я же в ихних глазах была в своем экзотическом наряде чем-то вроде эфиопа среди эскимосов, если не хуже. И когда я смоталась в лес, чтобы научиться стрелять из лука, за мной отправилась пара доглядчиков. А я-то, дура, думала, что меня никто не видел! Вот поди потешались над моими прыжками! Зато это упражнение почему-то всех окончательно убедило, что я свой человек. А уж совместная битва с корявнями и спасение русалочки подняло мой рейтинг на небывалую высоту. Теперь мне доверяли на все сто.

А поскольку я, спасибо Кедрам, была молодой и красивой, то, естественно, за мной стали ухаживать воины из холостяков. Будь мне восемнадцать, а не полсотни, я бы вела себя по-другому: влюбилась бы в кого-нибудь, кому-нибудь бы «шарики крутила», кокетничала. Но, слава богу, в моем настоящем возрасте я таких глупостей уже не делала. А к молодым я вообще относилась, как к сыновьям, так что отношения у меня со всеми установились ровные и дружеские. Думаю, что Рысь дышал ко мне не ровно, но вел он себя весьма корректно, упрекнуть не в чем.

И все бы хорошо. Но угораздило же Добродя влюбиться в меня безоглядно и безответно. И что мне теперь с его любовью делать прикажете? Добродь — светлая душа, беззлобный и абсолютно бесхитростный человек. Ему бы землю пахать, жену любить да кучу детей растить. Здоровый и сильный, как медведь, рядом со мной он становился ручным котенком. Смотрел ласковыми глазами да улыбался застенчиво. Ничего не добивался, ни о чем не просил, может, и ни на что не надеялся. Ему было достаточно видеть меня, слышать мой голос, знать, что я есть. Если бы хотела, я могла бы об него ноги вытирать.

Но я этого не хотела. Я бы хотела, чтобы у него это поскорее прошло. Честное слово, я чуть не ревела от его восторженно-преданного взгляда. Бедный мальчик, ну за что тебе эта мука! Я-то все равно тебя никогда не смогу полюбить — ты моложе моего младшего сына! А я в столь неравную любовь не верю и никогда через это неравенство не переступлю. Я уж было Нану попросила, чтобы она ему какое-нибудь отворотное зелье дала. Но Нана мне такую выволочку за это устроила! Дескать, всякая любовь от Создателя, и убить любовь — грех еще худший, чем убийство человека.

Вот и приходилось мне лавировать: делать вид, что я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не понимаю. Так, чтобы не обидеть этого большого ребенка и не дать ему беспочвенных надежд. Меня это вообще-то напрягало здорово. А Добродь стал моим верным пажом и телохранителем. Он готов был за меня в огонь и в воду. Совершенно бескорыстно. Пожалуй, я напрасно так его жалела, он не мучился любовной страстью. Любовь его была столь возвышенной, что земные желания ее бы даже оскорбили. Когда я это поняла, то немного ус покоилась. Слава богу, в этом мире было еще далеко до сексуальных революций, культа тела и плотских наслаждений.

Над любовью Добродя на заставе сначала беззлобно подшучивали, но вскоре перестали. Просто приняли ее как данность. Стояна такое положение устраивало — теперь меня охраняли и берегли. Стоило появиться чему-то, хоть отдаленно похожему на опасность, Добродь сгребал меня в охапку и тащил под надежную защиту крепости. Добродь готов был находиться при мне неотлучно, даже ночевать возле избы. Ну, тут уж Нана его турнула. Сказала, что, пока я при ней, — опасаться нечего, а он должен быть отдохнувшим и бодрым днем, когда я остаюсь на полном его попечении.