Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка Страница 23

Пенда улыбнулся.

— Длинная нить, — сказал, — ясно. То, чем римляне наружу не торгуют. Похоже, я тебе второй медовый месяц испортил, вытащив сюда снова.

На деле, спас. Если не от смерти, так от второго перелома и преждевременной глухоты. Но вслух это говорить Окта не стал. Зато рассказал то, что скоро раззвонят кумушки по всему острову. А то, пожалуй, и по всему подлунному миру.

— Жена говорит, ткань дворцовая… Узор не вышит, выткан.

Пенда застыл. Казалось, он на мгновение превратился в обычного вольного пахаря, что становится в строй фирда не в первом ряду, и которому не грех в затылке покопаться при затруднении. Потом… вместо пожилого служаки прямо посреди торговых рядов возник властитель. Правда, говорящий ровно и негромко. Так, что по хребту пот и мороз разом!

— Подарок был именно ей? Не тебе?

— Ей. Как я и сказал, мой ко…

— Ша!

Вовремя одернул.

— …граф. Что не так?

Вздох — снова рядом переминается с ноги на ногу пахарь, не правитель. Причем пахарь, огорченный до крайности.

— Хорошо, что парень с лавочником товар перебирает… Рано ему. Вот как женится, поймет. Не раньше. Ты — поймешь. Видишь ли, у моей жены нет платья такого тканья. Шелковое — есть, да узор на нем лишь вышит. А то, что помянул ты… Давай ухо!

— Рынок…

— Самое лучшее место: все сплетнями делятся. Да и тайны особой нет. Кому здесь нужны подробности семейной склоки, что ждет мерсийского графа? И тонкости торговли шелком, которые выложит любой римский купец?

Король рассказывает — тихонько. Так, что прохожему и не понять, что «жена моя, Киневиса» — королева. Имя, конечно, чуточку выдает, оно значит — «королевская мудрость». Но девочек этим именем нарекли — не сосчитать! Кто угадает, что речь идет о той, с которой и началось поветрие! Многие хотят, чтобы дочь вышла похожей на супружницу Пенды: красивая, добрая, верная, любимая… И несчастная! Муж всегда в походе, вернется ли живым? Полководцу следует быть позади, но ей достался поклонник Тора–громовержца. Громит врага не только хитрыми планами, но и зажатой в тяжкой длани булавой. Может, оттого Киневиса столь истовая христианка. Молится за супруга, не теряет надежды уговорить, обратить в свою веру. Народ королеву жалеет — и тем больше любит.

За нарядами Киневиса не гоняется, но шелк императорских мастерских — дело чести. И королевы, и династии. Такие наряды исходят лишь от римских царей. Их можно получить в подарок, взять ими дань, снять с убитого, украсть… Все едино. Такая одежда — знак силы. Чем лучше ткань, чем реже и ценней, тем больше сила. Просто длинная нить — всего лишь «не продаем иностранцам», запрет, который обойдет быстроходный корабль, но есть нити и краски, что запросто купить нельзя, нужно особое разрешение. Простой пример. Чтобы уничтожить изношенную и негодную вещь такого качества, законный владелец должен написать извещение в канцелярию Большого Дворца. Горе ему, если она где всплывет! Вот, выскочила. Некроеными отрезами платья на три!

Такая красота к иноземцам попадает редко. Или знак благоволения римского царя, или, редко — дань. Правда, римляне и дань пишут подарком. Слова одни: «святой и вечный август, да благословит его Господь, жалует…» Разве что последнее время вместо «август» чаще пишут по–гречески: «базилевс». И если уж сида взялась передаривать такое — по негласной росписи, скрепленной шелком, как большой печатью, она отныне первая сила в Британии. А графиня Роксетерская — вторая!

Почти оскорбление, не только королеве — всей Мерсии. Но Немайн вряд ли желает ссоры. Значит…

— Хранительница — голова, — такое можно и вслух сказать, — выкрутится.

Король кивнул.

— Да. Например, по поводу свадьбы поднесет счастливой матери жениха отрезов пять. Киневиса сразу пару в церковь пожертвует, два отложит до времен, когда Кинебурга с Кинесвитой подрастут… Не в том дело. Раз у сиды есть такой шелк, греков она, считай, раздела донага. С нами что будет?

— Думаю, ничего страшного. Мы, все–таки, с одним врагом сражаемся.

Повисло молчание. Вернувшийся наследник — так и есть, кошель похудел! — переводит взгляд с отца на Окту и обратно.

— Опять война дотянулась?

— Нет. Задумались, что будет после.

Ряды окончились — половина подковы пройдена. Впереди суровое здание — словно из старого Рима заглянуло. Не мраморной, но усталой имперской столицы — из глиняного и дерзкого города, еще лишь стремящегося к величию! Серые колонны местного камня темны от влаги, фронтон блестит сланцем облицовки. По краю — насечка огамой, по центру — изображение римского механического замка и латинские буквы. Сверху большие: «Республиканское хранилище». Пониже мелкие: «Защита и преумножение».

— И что там хранят, защищают и преумножают?

Окта привычно пожимает плечами. Немайн — богиня текущих вод. Война, священные места, ольха и яблони — наносное, постольку–поскольку. Вот и город у нее — текущий. Не видел месяц, считай, приехал в новое место.

— Не знаю. В прошлый раз тут были кучи камней, бадьи с раствором и много шума. Кстати, сам присылал мастеров — учить здешний народ резать ровные блоки. Зайдем?

Пол покрыт сланцевой плиткой — она почти вечная. Внутри — гулко и не слишком людно. Каменный барьер, в нем широкие окна, через которые переговариваются люди — те, что снаружи, с теми, что внутри. Иногда человеку снаружи открывают большую дубовую дверь. Стоит шагнуть через порог, навстречу раздается дробный стук деревянных подошв. Фигура полненькая, лицо тонкое, шея лебяжья. Как так? Да у нее под верхним платьем — коротким, как у сиды — броня! На поясе, кроме обычного кинжала, два клевца. Волосы распущены: считает себя ведьмой. В городе новый обычай: вместо клетки носят те цвета, какие нравятся. Вот и у этой ленточка Монтови на плечике: завязана в бантик, прихвачена булавкой. На шее — монисто из значков. Можно читать, как книгу. Мать — ткачиха, отца то ли нет, то ли не состоит в гильдии. Живет в северо–западном секторе, учится в Университете на подготовительном. На ученицу пока не тянет, а с косой распрощалась… И кажется себе могучей волшебницей, везучей и бессмертной.

Такие и лезут в любое пекло первыми — на почтовые линии, например… Так и есть: в Хранилище принята за доблесть: уши обвязаны ленточками. Ходила в зимний поход! А вот и замок — такой же, как на фронтоне. Значок маленький, железный. Значит и служба такая же.

Друзьям республики кланяется в пояс. Конечно, она все расскажет! Для того она и есть — рассказывать. Дело новое, приходится многое объяснять. Ей даже сырые яйца положены за счет учреждения — горло смазывать. Заодно и завтрак! Но мерсийские гости, наверное, все сами знают, и только спросят что–нибудь?