Анна Алмазная - Лоза Шерена Страница 23

    Губы Рэми пахнут спелой смородиной, все увереннее его поцелуи, все жестче его руки, и Аланна наконец-то понимает... Не с ней боролся Рэми, с собой боролся. А победила все равно Аланна.

    Аланна быстрыми движениями собрала волосы под сетку и посмотрела на озеро. Вечерело. Неяркое солнышко купалось в темных водах, знакомый Аланне лебедь подплыл поближе, ожидая припасенного лакомства.

    Аланна ничего не замечала. Счастье охватило ее с головой, окунув в глубокий, мягкий омут незнакомых ей ранее чувств.

    Рэми накинул на ее плечи золотистый плащ, прижал к себе и поцеловал, ласково прошептав:

    - Не можешь даже себе представить, как я этого хотел! И как боялся, что ты будешь страдать.

    - Я ничего не боюсь, - с той же улыбкой ответила Аланна. - Пришел ответ от повелителя. Завтра я уезжаю с Эдлаем в столицу. Я не знаю, чем это закончится, и я не знаю, закончится ли вообще - но теперь я счастлива! Мне все равно...

    - Мне не все равно, - ответил Рэми. - Мне надо научиться жить без тебя. А тебе - без меня.

    Аланна прижалась к Рэми и вдруг расплакалась, вцепившись в его плащ. Как же ей хотелось остановить время, остаться на этом острове, есть ягоды с его ладоней и забыть обо всем на свете! О повелителе, о женихе, о Эдлае!

    Рэми молчал, гладя ее волосы. Но Аланна и без него знала - жалеет он о происшедшем на острове, уже жалеет. А ей все равно! Как сумасшедшая, вдыхала она его запах, потому что в последний раз, пила из его губ, потому что в последний раз, гладила его волосы, потому что в последний раз.

    Только бы запомнить его таким, сохранить его в сердце, а дальше уже все равно. И что, и как.

    Рэми жаркими поцелуями осушил ее слезы, но Аланна уже не плакала - она таяла под его руками, прижималась к нему всем телом и молила богов только об одном - вот теперь умереть, унести это чувство в могилу и наслаждаться им вечно.

    Но мгновение закончилось. Рэми оторвал от себя Аланну и посадил в лодку. Лебедь плыл за ними по кроваво-красным волнам озера, а Аланна смотрела на птицу, стараясь не плакать. В душе поднималось к горлу дурное предчувствие. Разлуки ли, беды, она не знала. Не хотела выходить из лодки, не спешила прижиматься к Рэми, будто чувствовала на себе чужой взгляд.

    Он еще долгое время не решался выйти из кустов, опасаясь, что мальчишка-Рэми где-то еще рядом. Все же дружок дозорных, если такого трогать, то только потихоньку, пока не видит никто. И если уж его закладывать, то уж самому архану. А от Эдлая никакая дружба Рэми не спасет.

    - А какой правильный-то, а? Лес архана бережет. Сети мои тревожит. Дотревожился, полюбовничек, - прошептал коренастый мужчина, вылезая из кустов. - Уж теперь я найду на тебя управу.

    А новый лесник, глядишь, таким глазастым не будет.

 Глава восьмая. Сон 

    Рэми знал, что спит и в который раз видит тот самый сон. Себя, маленьким, беззащитным мальчиком, мать в чужих, незнакомых одеждах, испуганную, беспомощную малышку-Лию...

    Они бегут через окрашенный кроваво-красными лучами дубовую рощу. Утопают в ворохах листьев ступни, бьют по лицу ветви боярышника, и земля вдруг уходит вниз, срывается в кусты орешника, а за ним виднеется темневший, заживо гниющий березовый лес.

    Рэми не любил это место. Здесь пахло тлением и смертью. Но за спиной был страх, безумие, и острое, давящее на сердце чувство опасности.

    Чмокает под шагами подсохшее за жаркое лето болото. Гонит вперед страх. Нет сил бежать дальше. Ноги тяжелеют, как в железо укутанные, и кажется, не сделаешь больше и шагу, но они все бегут, бегут, и еще бегут, пока в густеющей мгле не слышится долгожданное:

    - Остановимся...

    Рэми сползает на землю. Идет от листьев прелый, влажный аромат. Намокает под ним домашняя, легкая рубаха, плачет неподалеку Лия, и Рид вытаскивает сына из вороха гниющих листьев, заставляет сесть на кочку повыше и прислониться спиной к березе.

    Страшно болит рука, испачканная чем-то темным, и долго, зло трет мать больное место пучком мха, пока кожа не краснеет, а пахнущий пряным серый порошок не перестает щипать.

    К тому времени испуганная Лия уже не плачет - жмется к Рэми и смотрит на мать широко раскрытыми, блестящими в полумраке глазами.

    - Ар, - вдруг начинает ныть она. - Мама, к Ару!

    - Забудь об Аре, - зло замечает Рид, накидывая на влажные плечи сына свой плащ. - Ара больше нет. И той жизни больше нет. Нет! Слышишь!

    А потом схватила сына за плечи, глубоко заглядывая ему в глаза. Она ничего не говорила, но Рэми вдруг понял, что мать очень сильно боится. За себя боится, но еще сильнее - за него и Лию. И хочет попросить о чем-то сына, только не знает как.

    Пошел вдруг снег. Лицо мамы, бледное, чужое, расплывалось в белоснежных сполохах, земля быстро покрывалась белым. Все вокруг укутала снежная тишина. Рэми вдруг успокоился. Улыбнулся матери, показал свои запястья, на которых медленно потухала золотистая татуировка.

    - Этого ты хочешь? - по-взрослому серьезно спросил он.

    Мать затравленно кивнула.

    Рэми сглотнул, погладив сестру по волосам и позволил подняться в груди теплой волне. Так, как учили его виссавийцы.

    - Больно, - простонала малышка.

    - Прости... - шептал Рэми, прижимая ее к себе.

    Сила струилась через него, окутывая ребенка мягким, исцеляющим коконом. Рэми мягко вошел в сознание сестры, стал с Лией единым целым и принял на себя огонь ее боли. Где-то вдалеке его собственное тело судорожно всхлипнуло, сжало зубы и ответило на боль горькими, беспомощными слезами.

    Лия заснула. Окружающее ее пламя вдруг погасло. Рэми, только сейчас поняв, что мелко дрожит от напряжения, посмотрел на увитые золотыми завитушками запястья сестры и спросил мать:

    - Мама, потом ты должна будешь мне помочь...

    - Да, сын.

    - Мама... дай мне руку.

    Когда потухло золото на руках Рид, Рэми почувствовал себя страшно уставшим. Где-то глубоко внутри мягко закрылась тяжелая дверь, увитая серебристыми рунами. А за той дверью осталось что-то очень важное. Что-то, что Рэми не хотел больше вспоминать.

    Едва переставляя ноги по налитому водой снегу, он брел куда-то за Рид. Он почему-то чувствовал себя оглохшим и ослепшим, совершенно беспомощным, а потому испуганно шарахался от каждого шороха, пока усталость не взяла свое и не стало все равно. Мать все успокаивала уставшим шепотом, мол, немного осталось, когда спавшая на ее руках Лия вдруг встрепенулась и сонно сказала:

    - Хочу к Ару...