Виктор Исьемини - Предчувствие весны Страница 23

Да нет, вряд ли. Если бы аббат хотел доложить, ночью бы гонца выслал. Или все-таки выслал ночью-то? Разве уследишь...

Наконец караульные вытащили примерзший за ночь засов, и ворота заскрипели, распахиваясь. Монахи приоткрыли одну створку, юноша скользнул наружу, и тут же стражи налегли на ворота, захлопывая. Паренька бы выпустили через калитку, но стражам хотелось размяться, да и проверить заодно, что за ночь ворота не замело. Все равно сейчас для обоза обе створки открывать.

Викарий огляделся - он уже чуть ли не один остался посреди двора, нехорошо. Все равно ведь без него не начнут, ждать станут. Неудобно, если тебя ждут. Лайсен торопливо направился к часовне, чтобы поспеть пристроиться к последним молельщикам, по одному входящим в узкий проем...

Во время заутрени викарий старался изгнать дурные мысли, оставить подозрительность и отдаться молитве. Но нынче что-то не заладилось, суетные догадки непрошеными лезли в голову, не давали сосредоточиться. Лайсен чувствовал, что не сумел очистить душу. Впрочем, для подозрений были серьезные основания - аббат, хотя и не выказывал недовольства открыто, глядел явно неодобрительно, всюду совал нос и о миссии гонзорского викария высказывался двусмысленно. Благодарение Гилфингу, братья не прислушивались к нему, призыв в Белый круг приняли со рвением, как и надлежит. Им-то скучно, небось, в монастыре. Не секрет, что многие разочаровываются в монастырской жизни после года-двух. Сперва-то кажется, благое дело - после мирского да греховного... Здесь, в Геве, народ воинственный, постоянно кто-то с кем-то дерется. Мир здесь жесток, грешат часто. Случается, находит минутный порыв - и грешник удаляется в обитель замаливать преступления. Но и монастырская жизнь легко может прискучить тому, кто привык к буйству. Многие местные братья имеют боевой опыт, им только предложи снова оружие взять - да еще при этом остаться угодными Гилфингу монахами. Многие согласились, а ежели бы не настоятель - и того больше нашлось бы.

После заутрени в трапезной аббат высказался, что, дескать, отпускает братьев не с легким сердцем, но в сомнениях. И, добавил, монастырь всегда с распростертыми объятиями примет того, кто передумает и решит возвратиться. Тут уж Лайсен не сплоховал - взял слово и сказал речь. Говорил коротко, внушительно. Напомнил, что уходящие остаются такими же монахами, как и те, кто остается. Они станут вести прежнюю жизнь, да только труждаться станут на ратном поле, а не в огороде. Гилфинг-воин одобрит. Ну и все прочее выдал, что должен был сказать. Его добровольцы враз приободрились, и после недолгой трапезы с усердием стали облачаться в путь, снова вышли во двор. Настоятель обменялся с викарием братским лобзанием (царапнул вскользь небритой щекой) и напоследок осенил святым кругом уходящих... будто кулаком погрозил. Ну, с Гилфингом... Заскрипели, отворяясь, ворота.

Конвой двигался на запад по утоптанной дороге. Лайсен оглядывал унылые окрестности. Что за тоскливые края, помилуй Гилфинг! Справа и слева от дороги тянулись низкие пологие холмы, на верхушках торчали корявые силуэты, тощие и черные - чахлые деревья, которым не подняться под ветрами на местной скудной почве. Между холмов занесенные снегом поля, вдали - темный лед на прудах и озерцах, гладкие пятна в белом пуху сугробов. Тонкими полосками дыма отмечено жилье, строений не видать за холмами. Дорога уходит к горизонту, петляет среди поросших деревцами холмов и невидимых под снежным покрывалом болот. Унылая страна...

Налетел стылый влажный ветерок, пробрало холодом до костей. Кажется, ударь настоящие морозы, не так зябко было бы в пути. А в Геве - и зимой волглая сырость...

Дорога в очередной раз свернула, огибая бугор, затем сползла в ложбину. Справа крутой склон вытянулся вдоль тракта, слева - за сугробами и деревьями начиналось открытое пространство, редко поросшее искривленными сосенками. Судя по тому, что деревья торчат по одному или по несколько, но не образуют зарослей, под снегом кроется болотце. Мерзкий край, отмеченный гилфинговой нелюбовью...

Задумавшись о промысле Светлого, коий явлен смертным в виде особенностей пейзажа и климата, Лайсен прозевал первый залп. Только когда стрелы обрушились на обоз, пугая лошадей, он пришел в себя. На гребне холма из снега поднялось с десяток силуэтов - лучники. Первый залп они дали наугад, спеша ошарашить и сбить с толку людей викария, потому никто не пострадал, но непривычные к опасностям возницы, перепугались, завидев, как дрожат стрелы, воткнувшиеся в сани рядом с ними. Поднялся гвалт, началась суматоха. Кто-то пытался развернуть воз, кто, наоборот, нахлестывал лошадей, собираясь проскочить ложбину. Обычное поведение при внезапной атаке. Здесь командиру важно заставить людей слушаться.

Снова посыпались стрелы, одна угодила в лошадь, животное завизжало. Лайсен выдернул меч из ножен, и громко, как только мог, заорал, перекрикивая суматошные вопли:

- Не разбегаться! Все вперед, прорываемся вперед по дороге!

Назад нельзя, там, хоть и пологий, но подъем, лошади задержатся, конвой собьется в кучу, нужно двигаться вперед.

На холме рядом с лучниками поднялись и рассыпались сугробы, из-под снега появились вооруженные люди, побежали, заскользили, взметая ворохи снега - вниз к застрявшему обозу. Вместе с ними по склону пластами съезжали потревоженные сугробы. Позади нарастал топот и крики, вот-вот из-за поворота должны были появиться конные враги, все это Лайсен понял вмиг. Викарий призвал своих солдат, они бросились на обочину, чтобы тех, кто мчится сверху, встретить в мертвой зоне, там, где не достанут лучники. Первый гевец бросился на викария, ткнул копьем, Лайсен поднял коня на дыбы, рубанул, человек отшатнулся, рухнул в сугробы. Позади Лайсена мчались сани и бежали безоружные добровольцы.

Пеших, атакующих сверху, оказалось немного. Обменявшись парой ударов с людьми викария, они пятились - должно быть, ждали когда на подмогу прискачут всадники. И вот показались верховые - впереди здоровенный дворянин в шлеме без забрала. Рыцарь орал, широко разевая рот под пышными усами, кричал пешим, чтоб не трусили. На пути кавалерии оказались завалы снега, продолжающие валиться с холма. Белая пыль заволокла дорогу. Лайсен рванул поводья, разворачиваясь. Принимать бой с кавалерией он не собирался и крикнул своим - догонять обоз. Выбрался на дорогу, поскакал и за поворотом едва не налетел на последние сани. Конвой не ушел, все были здесь, окутанные странным темным туманом... Или это не туман, а солнечный свет померк среди бела дня? Что происходит? Лайсен увидел, что оглушенные возницы и монахи - волонтеры Белого Круга - возятся в снегу среди замерших саней. В глазах потемнело... Потом викарий почувствовал, как из ослабевших пальцев выпал меч... и рухнул с седла, погрузился в мягкий липкий снег...