Робин Хобб - Волшебный корабль Страница 24

Ее охватил страх. И прорвался наружу очередной резкостью.

— Говоришь, Давад, все что угодно?… Что ж, можешь выплатить мои долги, помочь собрать на полях урожай, а заодно Альтии подыскать подходящего мужа… — Она с ужасом услышала слова, сорвавшиеся с языка, да и Давад буквально вытаращил глаза. Роника вытянула руки из его потных ладоней. — Прости, Давад, — с искренним раскаянием пробормотала она. — Не знаю, право, что это нашло на меня…

— Ничего, ничего, — прервал он ее извинения. — Все бывает… Я в свое время — можешь себе представить? — сжег портрет Дорилл… просто чтобы не видеть… не мог смотреть, и все. Когда у человека такое… бывает, мы произносим слова и совершаем поступки, которые… В общем, не переживай, Роника. И я действительно имел в виду — все что угодно. Я же твой друг. И я сам прикину, чем бы тебе помочь.

Давад повернулся и поспешил прочь. Прочь по белой каменной вымостке — туда, где был привязан его верховой конь. Роника стояла и смотрела, как он неуклюже залезает в седло. Он помахал ей рукой на прощание, и она шевельнула ладонью в ответ. Вот он тронул коня и поехал по дорожке… Скрылся за поворотом…

Тогда Роника подняла глаза на раскинувшийся перед нею Удачный. Кажется, в самый первый раз с тех пор, как разболелся Ефрон…

И увидела, как сильно изменился город.

Ее дом, как и особняки большинства старинных семейств, стоял на невысоком холме с видом на гавань. Внизу, сквозь кроны деревьев, виднелись мощеные улочки и белокаменные дома Удачного, а за ними — синева залива Купцов. Оттуда, где стояла Роника, не просматривался Большой Рынок, но, конечно же, он пребывал на своем месте и по обыкновению гудел и шумел. Роника знала это с той же определенностью, с которой ждала восхода солнца назавтра. Просторные, добротно вымощенные торговые ряды плавно изгибались вдоль берега, повторяя его подковообразную форму. Большой Рынок был распланирован старательнее, чем усадьба какого-нибудь вельможи. Тут и там — тенистые деревья, крохотные садики, а в тени — столы и скамейки, чтобы притомившийся покупатель мог сесть и передохнуть, а потом с новыми силами присмотреть себе еще что-нибудь. Сто двадцать лавок, каждая с широкой дверью и замечательными витринами, зазывали народ полюбоваться товарами со всех концов света. Полюбоваться и прицениться… День был солнечный, так что над каждой витриной наверняка растянуты яркие тенты — чтобы уморившийся на солнцепеке зевака невольно шагнул в манящую тень, а там, глядишь, и остановился возле витрины…

Роника украдкой улыбнулась. Мать и бабушка всегда с законной гордостью ей внушали, дескать, Удачный — не какой-нибудь захудалый городишко в глуши, кое-как приткнувшийся на этом зябком и заброшенном людьми берегу! Нет, это был город ничем не хуже прочих, достойная часть владений государя-сатрапа. Улицы в нем прямые и чистые, потому что помои выплескивают в специальные стоки, проложенные в переулках позади домов. И даже там время от времени наводят чистоту.

Если же покинуть Большой Рынок и, гуляя, постепенно удалиться даже от Малого, город тем не менее по-прежнему представал ухоженным и вполне цивилизованным. Белый камень домов так и лучился под солнцем. Лимонные и апельсиновые деревья наполняли воздух благоуханием пусть даже в здешних краях их выращивали в кадках, а на зиму уносили внутрь помещений. Удачный был настоящей жемчужиной Проклятых Берегов и далеко не последней драгоценностью в короне сатрапа.

По крайней мере, Ронике всю жизнь это внушали…

Она с горечью подумала, что теперь, наверное, никогда уже не узнает, правду ли говорили ей мать с бабушкой. Когда-то Ефрон обещал ей, что однажды они вместе совершат путешествие в Джамелию, в святую столицу, чтобы посетить священные рощи Са и даже блистательный дворец государя. Очередная мечта, рассыпавшаяся прахом…

Роника новым усилием воли отогнала темные мысли и вновь посмотрела на город. Все вроде бы выглядело как всегда. Еще несколько кораблей причалило в гавани… еще чуть больше стала толкотня на улицах… Но этого и следовало ожидать: Удачный рос. Он разрастался все время, сколько она себя помнила…

Перемены, почти не затронувшие старую часть города, поразили Ронику, когда она оглядела ближние холмы. Вот Кузнечный холм… что с ним стряслось? Его всегда покрывали рослые, раскидистые дубы… а теперь склон был голым, как колено. Роника испытала почти суеверный ужас. А после припомнила, что один из «новых купчиков» вроде как взял там земельный надел. И собирался приставить рабов рубить лес. Тогда она не обратила взимания: и пускай, мол, себе рубит, так от века и делали… Нет, оказывается, не так. Роника никогда еще не видала, чтобы лес сводили подчистую, оставляя на месте красавцев-дубов уродливую плешь. Солнце беспощадно палило ее, и даже издалека было видно, что мелкая зелень, привыкшая расти под пологом исполинов, начала вянуть и жухнуть…

И малоприятные перемены не ограничивались одним Кузнечным холмом — он просто более других бросался в глаза. Так, к востоку от него кто-то расчистил склон холма и начал возводить дом. Нет, тотчас поправилась Роника, не дом — здоровенный особнячище! Потрясали не только размеры будущего строения, но и количество людей, суетившихся на широкой площадке. Они кишели там, словно белые муравьи. Пока Роника смотрела, они успели поднять бревенчатый каркас одной из стен и закрепить его. Женщина посмотрела на запад. Там прорезала холмы новая дорога, прямая, точно стрела. Деревья не давали как следует ее разглядеть, но, без сомнения, дорога была широкой и отлично наезженной…

Ронике стало не по себе. Может статься, Давад был прав в гораздо большей степени, чем она себе представляла… Может, перемены, начавшиеся в Удачном, отнюдь не ограничивались притоком нового населения? А коли так, то единственным способом пережить нашествие «новых купчиков» вправду было подражание им. Делать как они, перенимать их ухватки… чтобы выстоять и победить…

Роника решительно повернулась спиной к Удачному и тем беспокоящим мыслям, которые он навевал. Сейчас у нее не было времени раздумывать о такого рода делах. Ей по горло хватало ее собственных несчастий и страхов. Пускай Удачный сам о себе позаботится.

А у нее умирал муж.

Глава 4

Делипай

Кеннит смочил платочек в лимонном масле и тщательно прошелся по бороде и усам. Потом еще раз посмотрелся в зеркало, чья золоченая рама красовалась над его лоханью для мытья. Душистое масло придало его мужской растительности изысканный блеск. Капитана, однако, больше интересовал источаемый маслом аромат… увы, недостаточно сильный, чтобы защитить его обоняние от смрада долетавшего со стороны Делипая.

Всякий раз, когда Кеннит возвращался сюда, ему казалось, будто его тычут носом в вонючую подмышку от роду не мывшегося раба.

Он покинул каюту и вышел на палубу. Снаружи царила та же влажная духота, что и внутри, а запах ощущался еще сильнее. Кеннит с омерзением оглядел приближавшиеся берега Делипая. Ничего не скажешь — тот, кто выбрал для пиратского притона именно это местечко, поистине знал, что делал. Чтобы добраться сюда, следовало в совершенстве владеть искусством плавания по рекам и вдобавок блестяще знать местность. Ибо речушка, по которой можно было пробраться именно в эту лагуну, мало чем отличалась от доброй дюжины точно таких же, петлявших среди множества островов Изменчивого Побережья. Поди догадайся, что именно здесь пролегает фарватер[20] — узкий, но достаточно глубокий, чтобы принять парусный корабль. Выводил же этот фарватер в замечательную лагуну, надежно защищенную от самых свирепых штормов.

Вне всякого сомнения, когда-то здесь было красивейшее местечко. Люди понатыкали всюду причалы и пирсы[21], успевшие за давностью лет обрасти мхом. От роскошной зелени, некогда одевавшей берега, остались одни воспоминания — вода размывала обнаженную землю и превращала ее в грязь. Увы, течение реки было почти незаметно, в воздухе совсем не чувствовалось ветра. Ничто не уносило сточные воды неопрятного пиратского городишки, ничто не развеивало вонючий дым, висевший в неподвижном воздухе над его домами, лачугами и мастерскими. В свой срок прольются зимние дожди, чтобы на короткий срок дочиста отмыть Делипай и обновить воду в гавани. Но пока до этого было далеко — и хрустальная некогда лагуна благоухала всеми ароматами неопорожненного ночного горшка.

Задержаться здесь на якорной стоянке более чем на несколько дней значило заразить корпус корабля гнилью и плесенью. Испить воды из большинства колодцев — нажить жестокий понос, а при особом «везении» — еще и лихорадку в придачу… И тем не менее Кеннит, наблюдавший за работой команды, видел, что его люди трудились слаженно и охотно. Даже те, кто сидел в гребных шлюпках («Мариетта» входила в порт на буксире), старались изо всех сил. Для них смрад, долетавший с берега и поднимавшийся из воды, был не просто зловонием. Это был благословенный запах родного дома… и платы. Традиция предписывала незамедлительную дележку какой ни есть добычи, как только корабль ошвартуется у причала. А стало быть — всего через несколько часов бравые морские разбойники будут обнимать непотребных девиц и вволю заливать глотки пивом. Ради этого следовало постараться!