Фаворит (СИ) - Цыбульский Станислав Страница 24

Север словно не замечал происходящего. Жестом пригласив меня следовать за ним, он пошагал по широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Здесь располагались жилые комнаты. Заглянули в хозяйскую спальню, где в самом центре стояла накрытая балдахином кровать совершенно чудовищных размеров. На другом конце коридора оказались сразу три помещения поскромнее, здесь полагалось быть спальням наследников, и похожая на гроб ниша. Как пояснил Север, в нее следует селить приставленную к детям няньку.

Мы ходили по дому, а я уже строил в голове планы реконструкции. Завести новую кровать вместо этого монстра, наверняка набитого клопами, отвести одну из комнат под библиотеку, еще в одной у меня будет лаборатория… Планов громадье, главное, чтобы после покупки имения у меня осталось хоть что-то в кошельке, слишком уж оно хорошее, а значит, дешевым быть просто не может!

Сопровождаемые молчаливым Игнатом, мы спустились в каминный зал. Пол здесь был устлан коврами, уже основательно вытертыми, но только что выметенными и протертыми мокрыми тряпками, от чего стали выглядеть только хуже. Я сделал мысленную зарубку распорядиться насчет новых. У камина, в котором еще только начинали разгораться поленья, полукругом расположились три кресла с высокими спинками. Север опустился в одно из них, вытянув ноги к огню, и я заметил, что сел он не в то, что стояло посередине, самое высокое и украшенное искусной резьбой. Формальная передача владений произошла. Я занял место в центральном кресле, мы посидели молча. Игнат, переминавшийся с ноги на ногу за нашими спинами, кашлянул, привлекая внимание:

— Ну я пойду тогда, господин?

Север промолчал, и тогда ответил я:

— Да, можешь возвращаться к… что ты там до этого делал.

Староста неслышно вышел, из холла раздались шипящие угрозы и ругательства, многоголосый девичий смех, стук множества ног. Север тяжело вздохнул:

— Бардак развели! Надо появляться чаще, а то без хозяина и конь одичает, не то что эти!

— Постараюсь быть с ними строже, — сказал я и услышал где-то почти на самой грани слышимости веселый смешок.

— Да уж постарайся, — хохотнул Север, сменил тему: — Ну, и как тебе тут?

— Отлично. Земли много, люди работящие, дом — вообще чудо! Как раз то, чего не хватает бродячему барону.

— Тогда вступай во владение! Мы не все посмотрели, твои еще три деревни вокруг, это село центральное, но там сам разберешься. — Он поднялся, хлопнул меня по плечу. — По деньгам сочтемся, как обживешься, посчитаешь все. Лишнего не возьму, ха-ха-ха!

Он стремительным шагом направился к выходу. Я пошел следом, нужно проводить благородного барона, в холле застал молодых служанок, они порскнули к дверям в людскую, одна словно случайно промедлила, стрельнулабольшимиголубымиглазами, зарделась, но ее тут же втащили в закрывающиеся двери, по ту сторону раскатился звонкий девичий смех.

— Да, на самом деле полнейший бардак… — я помотал головой и двинулся дальше.

На дворе Северу уже вывели коня. Барон увидел меня, подошел, мощно хлопнул по плечу:

— Счастливо оставаться, сэр Томас!

— Оставайся и ты до утра, — ответил я, — все равно засветло не успеешь в город.

Тот отмахнулся, вскочил в седло.

— С радостью, но господа благородные бароны разнесут мой дом по камню! Тогда придется собираться тут, а ты не большой любитель этого дела, ха-ха-ха! Удачи!

С этими словами он ударил коня каблуками, тот порысил через ворота, бросился в галоп, распугивая гуляющих по улице кур. Я смотрел ему в след. Что ж, первый пункт плана выполнен, и даже пока без особых затрат. Правда, немного настораживала легкость, и даже некоторая торопливость, с которой Север продал имение.

Причины обнаружились едва ли не сразу. Я велел собрать на стол, а сам пошел вытряхнуть пыль. Переодеться пока было не во что, Север обещал прислать мои вещи на следующий день, но я тщательно умылся в тазу, ощущая изучающий взгляд служанки, что стояла рядом с кувшином воды.

Кажется, прислуживать мне за обедом вышли вообще все служанки. Причем, все они были как на подбор молодые, в самом расцвете сил, симпатичные, с косами толщиной в руку. Улыбались приветливо и обещающе, стараясь задержаться возле меня подольше. Меня бросило в жар, кусок не лез в горло, в черепе гулко стучало.

Колоссальным усилием воли я разогнал всех, выдохнул, потер лицо. Встал, скрипнув по полу ножками стула, ноги сами понесли на двор, за ворота. Вечер еще только начинался, свет приобрел слегка красноватый оттенок. Или это у меня до сих пор перед глазами красная пелена? Я зло выругался, твердым шагом отправился к церкви.

Двери были распахнуты настежь. Внутри, за тонкой занавесью из пыли, что-то бубнил себе под нос, возясь у алтаря, отец Евхаристий. В слабом свете из забравшихсявысоко под своды окон лысая макушка святого отца блестела, как отполированная. Обернувшись на мои шаги, он бросил тряпку, которой смахивал пыль, сказал недовольно:

— И стоило обижать человека? Все в порядке у нас, службы идут… по праздникам… чего еще надо?

Я пожал плечами, продолжая осматривать помещение. Высокие бревенчатые стены, вдоль них — полукруглые светильники, изображающие не то восходящее, не то закатное солнце. Свечи в каждом оплыли, почти выгорели. Никаких икон, росписи, только большое, во всю стену, Солнце, для медного слишком яркое. Золото?

— Я тут человек новый, так что в ваши с прежним хозяином дела лезть не буду, — сказал я, продолжил, заметив, как засверкали глаза священника: — Так что делайте все то же, что обычно делали. Думаю, это будет не трудно. Мне еще предстоит изучить записи, домовые книги, разобраться в местном управлении, а потом мы с вами решим, как поступить дальше.

— Благодарю покорно. — Евхаристий кивнул с плохо скрываемым недовольством. — Приглашаю вас на утреннюю службу, барон.

— Обязательно. А что, много народу приходит?

— На моих службах… обычно бывают все. Или почти все. Из соседних деревень приезжают!

— Что ж, готовьте все, как следует!

Мы обменялись поклонами. Я направился к выходу с легким чувством, что сделал что-то не так. Попробовал определить, что же именно, но причина ускользала, тогда просто отмахнулся: вернусь к этому позже. Солнце клонилось к закату, я прищурился, ощущая его мягкое тепло на лице. Где-то за околицей ревели коровы, пастухи гнали их обратно в деревню. Пели, возвращаясь из полей, бабы. На дороге со стороны леса темнели телеги, нагруженные дровами. Я смотрел на все это, как на хорошо отлаженный механизм, способный работать и без постоянного присмотра хозяина. Игнат, кажется, управленец хороший, все довольны, кругом чисто. Недовольные жизнью люди петь не станут. И все же, немного не вписывался в общую картину отец Евхаристий. Церковь в ранних обществах играет едва ли не главную роль. Здесь же она бездействует, буквально спит, и ничего не разладилось, все идет своим чередом. Нужно обсудить этот вопрос со старостой.

В доме старосты горел яркий свет, масла тут не жалели. Я поднялся на крыльцо, пару раз грохнул кулаком в дверь. Отворили почти сразу, знакомый уже мальчишка глянул исподлобья, тут же бросился звать отца. Игнат появился, вытирая огромные руки о полотенце, на лице и в бороде блестели капли воды.

— Господину что-то нужно?

— Да, хотел кое-что обсудить, но вижу, не вовремя.

— Ничего-ничего! — пробасил староста суетливо. — Мы ужинать собирались, так что прошу к нам!

Я взвесил все «за» и «против». Есть еще не хотелось, но раз уж решил познакомиться с бытом своих людей, то зачем отказываться?

Мы прошли в просторную светелку, в которой накрывали в теплое время года. В высокие окна проникали закатные лучи, но на стенах и столе горели светильники. Их запах смешивался с ароматом супа и каши, которые притащила на длинном ухвате жена Игната. Женщина была под стать старосте, высокая, с крепкой фигурой. Волосы убраны под простой платок, на лице ранние морщины, но все еще красива, как красивы бывают зрелые женщины. Ей помогали старшие дети, девочка лет пятнадцати и парень немногиммладше. Хитроглазый мальчонка усаживал на высокий стул совсем маленькогобратца, которому было не больше года. Я повертел головой, ожидая увидеть остальных: здесь в семьях редко бывало меньше десятка детей. С языка рвался вопрос, но я вовремя заткнул себя. Смертность тоже была запредельной, так что многим оставалось только радоваться, что хоть кто-то уцелел.