Василий Тарасенко - Драконий Катарсис. Изъятый Страница 24

У эльфов в один брак вступают аж четверо — два мужа и две жены. Считается, что тогда в доме представлены все четыре Силы. Глава, она же старшая жена, олицетворяет собой Хтон, она владыка жизни, мать потомства. Младшая жена, иногда первый младший муж, воплощает собой Ливиц — источник магии, благодаря ей семья крепкая и сплоченная, она любимица и их баловень. Внутренний, или старший, муж — это вообще песня! Хозяин, образ Медоса, владыки очага, он решает, в какой срок и сколько будет детей, его стараниями дом держится изнутри. И внешний, или младший, муж, а иногда жена — существо по сути бесправное. Он — воплощенный Хтолим, транжира, денежный пылесос в семье, блестящая штучка, доставляющая головную боль всем в доме. Но он же и его лицо. А уронить лицо дома — смерти подобно. Представив себе, сколько у эльфов возникает проблем, когда приходит пора заводить семью, я почувствовал, что мне аж дурно стало. Рогатый лишь посмеялся надо мной и объяснил, что эльфы мгновенно узнают, когда рядом оказывается кто-то из их будущей Семьи. Каждый из них как огонек для остальных мотыльков. Мимо не пройдут.

Именно в этом разговоре я и узнал, что местные эльфы живут не так уж и долго, по меркам Кавана. Их даже называют кратковечными. Конечно, с точки зрения туров, которые могут протянуть пару тысяч лет, какие-то семь-девять сотен годиков — так, тьфу… Орки же доживают примерно до полутора тысяч лет. А йотуны могут доскрипеть и до пяти тысяч — наверное, естественная криогеника, льды там всякие, морозы и метели сказываются. Наги — те живут немного меньше эльфов: всего-то на пару сотен лет. На мой вопрос, как же тогда тут не получилось глобального перенаселения с такими сроками жизни, воин и зубоскал Горотур сразил меня мощной сентенцией — потому и с семьями у народов столько условностей. Те же эльфы могут собирать свою семью не одну сотню лет. А детей они могут заводить только в полной семье, и никак иначе.

У нагов с женами и детьми все проще, но и намного более жестоко. Эта раса настолько воинственна и агрессивна в своей замкнутости, что в постоянных стычках и схватках подавляющее большинство молодых нагов не доживает и до двухсот лет. Только сильный, умный и ловкий наг может пережить юность. Когда нагу исполняется четыре сотни лет, он становится способным делать детей, не раньше. Это и есть их совершеннолетие, после которого наг захватывает столько жен в свой гарем, сколько потянет прокормить. До того эти любвеобильные полузмеи ведут очень разнузданную жизнь, имея все, что шевелится, в том числе и других самцов своего народа, да и соседних тоже. А там уже и детишки идут нерестом. Раса, по словам тура, весьма плодовитая, наги при этом еще и жестокий селективный отбор потомства ведут. «Тля, Спарта», — только и смог я вывести из всего сказанного.

Проще всего с йотунами — они моногамны до неприличия. Великан, встретив пару, больше не посмотрит на сторону никогда. И жизнь суровая — гибнут часто… Короче, с детьми у них туго, и они берегут потомство пуще всех сокровищ мира. Хочешь устроить глобальную бойню на континенте? Сходи в Иггдрахайм да и пореши парочку двухметровых смертельно опасных лялек… Каван утонет в крови, когда великаны выйдут на тропу мести.

Про орков Горотур рассказывал не очень охотно. Вытянув из него подробности, я понял почему. Эти эстеты вообще не признают плотских контактов как таковых. И они единственная раса на континенте, сумевшая осуществить мечту всех приверженцев односторонних отношений. Они создают детей в чем-то, по сути являющемся клонирующей машиной. Берется биоматериал родителей, создается что-то вроде кокона, а потом уже родители наполняют этот сосуд энергией по самое не хочу и ждут, когда ребенок вылупится. Как ни стараются другие народы выкрасть секрет такого продолжения рода, вот уже многие сотни лет ни у кого не получается.

Кромешная тьма вокруг уступать моему зрению не собиралась, и я продолжил вспоминать подробности нашего путешествия, коротая время до названного стражей срока.

С вампирами тоже все не слава богам, как оказалось. Хотя уж на них-то я надеялся очень даже крепко в плане традиционности семьи и брака. У клыкастых аж три степени родства в поколениях наблюдается. Прежде всего, это обращенные — те, кого вампиры бросают, не доев, так сказать (они, правда, это редко делают, очень уж бережливые и основательные в еде твари). Если уж у вампира появился обращенный, он становится полноправным членом семьи, ну, почти… Пока вампирская пара не сделает собственное дитя, так сказать. Причем кровный наследник или наследница с возрастом банально уничтожает обращенных. Но и те не лыком шиты — чуют скорое пришествие кровного и стараются к тому моменту свалить как можно дальше или даже прибить мамашу вместе с отпрыском в ее очаровательно бледном пузике. Вот уж гадючник так кобрятник. Это вам не картошка, дров пожарить… С третьей степенью родства поколений у вампиров вообще все туманно. По словам Горотура, их называют эманатами. И эти самые эманаты — те, кого принято обзывать высшими вампирами, или носферату. Откуда они берутся — хрен знает (цитата тура), но именно они являются основателями новых вампирских Домов. Или настоящими наследниками существующих. И самое в них поганое — убить практически невозможно.

На мой робкий вопрос о том, везде ли есть гехай, памятуя о наге и его игрушке, тур скорбно ответил, что ушастые прохвосты ими еще и торгуют! Так что на Каване уже во всех уголках есть десятки, если не сотни изъятых.

Все эти разговоры о том о сем продолжались всю дорогу. Изо дня в день, по крупицам, информация оседала в моей голове. Дошел черед и до расспросов о жителях Лесного Моря, которое тур не раз называл еще и Бездной Мира. Добиться от него объяснений этого я не сумел, зато выведал кое-что о расах, населяющих эти южные джунгли. В голове так и отложилось: «Моркоты — дети вершин, харрами — воины стволов, праншасы — хозяева соков, а форесты — тени листвы». На все мои попытки разговорить тура посильнее тот лишь смеялся и отвечал, что придет время и я сам все увижу.

Твою же в дупло дырку да по пню ладошкой… Уж увидел так увидел! Сейчас, впотьмах, открывшаяся в тот день моему взору картина вспомнилась особенно ярко.

Степь обрывалась отвесной стеной, гладкой и бесконечной. Словно какой-то гигант ножиком отрезал от континента ломоть. Где-то внизу висел плотный туман, до которого, если уж упадешь, просто не долетишь — раньше состаришься. И из этого тумана к небу росли деревья… Нет, не так. Это были ДЕРЕВЬЯ!!! Огромные в обхвате настолько, что земные секвойи и баобабы показались бы тростинками рядом с ними. А ветви этих исполинов создавали настоящий собственный многоярусный мир, в котором сложно найти порядок или что-то похожее на него. Некоторые ветви дотягивались до края степи, вгрызаясь в землю, и являли собой широкие дороги, ведущие во влажный непроглядный хаос лиан, воздушных корней и листьев всех размеров и форм. Горотур удовлетворенно поржал надо мной и сказал тогда, что теперь я понимаю, почему именно Бездна. Одного взгляда вниз мне хватило, чтобы осознать — невозможное возможно.