Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 24

Древесное масло было одной из множества редких вещей, пользовавшихся неизменным спросом к северу от Шаанга. И именно оно, судя по всему, было в больших толстобоких горшках, которые висели в веревочных корзинах по бокам у мулов, входивших в город. Круглые крышки были запечатаны желтоватым воском, а погонщики внимательно следили за тем, чтобы ни одно из животных не решило сократить путь, размолотив свою поклажу о ближайший каменный угол. Двигаясь мимо опустевших деревянных рядов, в которых раньше обычно крутились шустрые приказчики имперских торговых домов, караван вытянулся вдоль крепостной стены, направляясь в сторону базарных складов и резиденции рыночного начальства.

У ворот остались лишь хозяин каравана и два десятка его охранников. Командир караула с удовлетворением принял от торговца маленькое подношение, полученное за быстрый пропуск в обход общей очереди, и ответная улыбка караванщика была столь же искренней. Рассматривая золотую монету, выуженную из холщового кошеля, офицер стражи, чья смуглая кожа выдавала примесь сиртакской крови, удивленно нахмурился.

— Откуда это такие?

Безупречно гладкий кругляш не имел на своей поверхности никаких знаков, но по весу и форме походил на «неразменный» дихрам.

— Я не задаю таких вопросов своим покупателям, — пожал плечами рослый торговец в сером дорожном одеянии.

— Разумно, — согласился стражник, пряча звенящий кошель в один из накладных карманов на дубленом поясе. — Сколько там получилось?

Базарный писарь, стоявший неподалеку, пошевелил губами, заканчивая свои подсчеты, и сделал несколько грубых пометок на прямоугольной «табличке», которую держал в руках. Свинцовое стило оставило на растянутой тонкой коже характерный след.

— Получается… порядка… около семидесяти мулов и два десятка лошадей.

— Обычная пошлина за средний караван, — сделал вывод начальник караула.

— Разумеется, — кивнул торговец и полез обратно за пазуху туда, откуда недавно уже извлек один мешочек с монетами.

В этот момент охрана купца набросилась на немногочисленных солдат, выхватывая длинные кривые ножи. Ранджан ударил офицера стражи снизу в живот чуть выше железной пряжки на поясе, легко пробив каленым клинком грубый панцирь из кожаных полос, представлявший единственную защиту нечистокровного юнь. Оттолкнув умирающего в сторону, раджа зашагал к воротам, открывая первый элемент катха, походя полоснув лезвием по горлу писца, все еще стоявшего на прежнем месте и удивленно таращащегося на происходящее.

Бой за старые деревянные ворота был недолгим. Срывая крышки и разбивая глиняные стенки, солдаты Отрекшегося выбирались из пузатых горшков наружу, яростно набрасываясь на защитников Аолянь и всех, кому не посчастливилось оказаться поблизости. По дороге, поднимая облако пыли, к городу стремительно приближались передовые отряды первой тысячи под командованием Нагпура.

Местная стража, едва насчитывавшая четыре неполных сотни, и личная свита царского наместника были не в состоянии оказать достойное сопротивление опытным убийцам Ранджана, и уже к вечеру последние очаги сопротивления были подавлены. Грабежи и пожары прокатились по Аоляню жестоким штормом, завершившись пьяным весельем в уцелевших домах и постройках.

Командиры отрядов до поздней ночи продолжали подвозить к подворью наместника добытые ими трофеи, сваливая в общую кучу долю раджи и его приближенных. Сам Ранджан вышел на улицу и разлегся под большим навесом, едва окончательно насытился плотскими утехами с дочерьми убитого градоправителя. В окружении верных солдат, никто из которых так до сих пор за этот вечер и не притронулся к выпивке или опиуму, Отринувший с мрачным наслаждением наблюдал за тем, как росла перед ним гора из золота, серебра и самых редких вещей.

Нагпур, сидя на корточках рядом с хозяином, по очереди брал в руки мечи и кинжалы, чье качество и стоимость, по мнению сотников, делали их достойным подношением радже–безбожнику. Первый воин Ранджана выбирал подарок не кому–нибудь, а себе, ведь его покровитель никогда не забывал вознаградить Нагпура за собачью преданность, и обрести подобную милость мечтал, наверное, каждый воин в маленькой армии Хулителя.

— Джанханагир пал, на очереди Дзеригихар и Отому, — оглянувшись на повелителя, Нагпур усмехнулся. — Захватить их будет так же легко.

— Их захватывают всегда, — небрежно кивнул Ранджан. — В каждую войну их разоряют подчистую, после чего бросают, как выеденный плод. Их богатства приходят и уходят вместе с кошельками торговцев и поклажей телег. Нам нужно лишь успеть собрать весь урожай в долине Шаанга.

— Ты разрешил своим людям грабить не только всех юнь и иных чужеземцев, но и купцов–сиртаков, невзирая на их статус и земли, из которых они явились, — глаза тысячника прищурились, пристально ловя каждую деталь на лице у раджи. — Кое–кто не слишком одобряет такие действия. Слишком много врагов, слишком много проблем…

— Кое–кто? — рассмеялся Отрекшийся. — Назови имена, и я вырву им языки!

Взгляд Нагпура потяжелел, а его разноцветная улыбка угасла уже окончательно.

— Успокойся, — все также безмятежно продолжил Ранджан. — Я знаю, что если бы имена и были бы, то ты бы назвал их мне. А что касается твоих собственных сомнений, то, пожалуй, мой первый воин — один из немногих, кому я сам захочу давать объяснения.

Из алых складок адхивасы в руках у раджи появился его любимый ритуальный нож.

— Я не просто разрешил грабить всех и каждого, невзирая на имена и происхождение. Я приказал это делать, и никто не смеет ослушаться моего приказа. Но если бы я не отдал его, то чтобы случилось тогда? Меня бы прозвали милосердным и справедливым? Навряд ли. А вот зато «кое–кто» сразу бы стал говорить, что раз я велел не трогать караванщиков–сиртаков, то значит, боюсь гнева Шикавы, — лицо Ранджана приняло сурово выражение. — Но я не боюсь, ни ее, ни кого–либо другого из этих пародий на небожителей. После той ночи в храме Сорока Покровителей, когда девственная кровь так часто и бессмысленно проливалась потоками во славу многоруких, я перестал их бояться.

— Ты так никогда и не рассказывал мне, как у тебя получилось изгнать это чувство покорности и раболепия, в котором воспитывают каждого из нас с самых младых зубов, — в голосе Нагпура сквозил неподдельный живой интерес. — Ведь они вся суть нашего бытия, а служение им и восхваление каждого считается не просто обязанностью, а самой причиной нашего существования.

В стороне от остального двора они могли не опасаться быть услышанными, мало кто рискнул бы интересоваться тихой беседой между раджой–отступником и его ближайшим сподвижником, рискуя собственной головой.