Тим Пауэрс - Черным по черному Страница 24

— Густав, это я, Брайан Даффи. Принес тебе еду и чернила.

— О, славно, славно. Заходи, сынок. А часом, не принес ты?.. — Он сделал вид, что пьет из горлышка бутылки.

— Боюсь, что нет. Только чернила. — Даффи показал сверток. — Здесь чернила. Смотри не выпей их, как в прошлый раз, ладно?

— Да-да, конечно, — рассеянно проговорил Фойгель. — Славно, что ты надумал заглянуть сегодня. Посмотришь, как продвигается «Смерть архангела Михаила».

Даффи припомнил, как две недели назад, навестив старого художника впервые за три года, он был встречен точно теми же словами: «Славно, что надумал заглянуть сегодня».

— Идем, — прохрипел старик. — Скажи свое мнение.

Ирландец беспрекословно позволил увлечь себя к дальней стене, куда падал неровный свет двух свечей. На всем пространстве от пола до потолка и от одного угла до другого тончайшими штрихами с умопомрачительной кропотливостью выписанная на штукатурке помещалась громадная картина.

Даффи вежливо окинул взглядом круговорот разбросанных фигур. Когда он увидел картину впервые, приходилось всматриваться, чтобы различить едва проступавшие на белой штукатурке наброски контуров; когда же в двадцать шестом он уезжал из Вены, стена преобразилась в превосходно затушеванную работу, весьма сумбурную в композиции, но безукоризненную по исполнению. Теперь она стала гораздо темнее, ибо художник ежедневно добавлял сотни штрихов, углубляя тени и неуклонно затемняя фигуры на заднем плане. Три года назад запечатленная сцена происходила в полдень, сейчас фигуры мучеников корчились во мраке сгущавшихся сумерек.

— Продвигается замечательно, Густав, — сказал Даффи.

— Вот как? Очень хорошо! Кому как не тебе судить об этом, — радостно затараторил старик. — Я приглашал Альбрехта взглянуть, но в последнее время он даже не отвечает на мои письма. Видишь, она почти окончена. Я должен доделать ее, прежде чем совсем ослепну.

— Разве она и так не доделана?

— О нет! Ты, молодой человек, мало что в этом смыслишь. Здесь есть еще над чем потрудиться.

— Что ж, тебе лучше знать… Вот, я оставляю в кладовой еду. Смотри, не забудь про нее! — По-прежнему глядя на старика, Даффи открыл дверь в крошечную кладовку — поток свежего холодного воздуха, пахнущего морем, взъерошил ему волосы, и он, не оборачиваясь, захлопнул дверь.

— С другой стороны, — добавил он поспешно, — можешь про нее и не думать.

Отец Ипифании, принявшийся затенять облако, совсем не слушал его. Даффи нервно пригладил волосы, положил маленькую стопку монет на коробку, по-видимому, служившую столом, и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он старательно глядел прямо перед собой и достиг улицы, сумев избежать новых видений.

В смятении он зашагал обратно к трактиру Циммермана.

«Что же происходит? — спрашивал он себя, чуть не плача. — До сегодняшнего дня я уже почти месяц как не видел ничего сверхъестественного. И надеялся, что с этим покончено. Притом все тогдашние сатиры, грифоны, неведомые ночные летуны, похоже, существовали, раз другие люди их видели или подвергались нападению этой нечисти. Но как быть с этим проклятым озером? Разве видел его еще хоть кто-нибудь? Сдается мне, я спятил и одержим видениями. Не иначе. Ипифания, готова ли ты обзавестись безумным мужем в придачу к своему папаше?»

Со стен доносились раскаты пушечных выстрелов — Блуто с вверенными ему людьми испытывали на дальность городскую артиллерию. «Интересно, — уже не в первый раз подумал Даффи, — отважатся ли турки в этом году штурмовать Вену? По всему видать, что должны. А при настоящем состоянии Священной Римской империи им ничего не будет стоить уже через пару лет оказаться в Ирландии. Уж лучше последую совету Эйлифа — кинусь в пучину войны и займусь привычным делом, чтобы окончательно не спятить».

Внизу буянили солдаты, требуя открыть бочонки темного за два дня до срока, и шум их буйства постепенно вызволил ирландца из необычно долгого и глубокого полуденного сна. Какое-то время он смотрел в потолок и пытался вспомнить сон, что оставил столь гнетущее, пусть и размытое чувство угрозы.

В дверь постучали.

— Мастер Даффи, — донесся голос Шраба, помощника конюха, — Вернер говорит: спускайтесь или считайте себя уволенным.

— Иду, Шраб. — Даффи обрадовало даже это бесцеремонное вторжение, ибо в нем был призыв вернуться в мир, который на мгновение грозил рассыпаться на фрагменты, подобно картине на разрезанном холсте. — Уже иду. — Он надел сапоги, взял рапиру и вышел из комнаты.

У дверей в трапезную Даффи задержался, пригладив седые кудри и несколько раз тряхнув головой.

«Странно, — подумал он, — ощущение такое, что я не проснулся… и проклятый сон, который я никак не вспомню, продолжается, оставаясь в каком-то смысле реальнее, чем мое восприятие этой старой двери или запаха жареной говядины в теплом воздухе».

— Не робей, — добродушно прикрикнула из-за его спины Анна. — Давай проходи.

Он послушно переступил порог и отодвинулся, пропуская ее с уставленным кувшинами подносом. Во всех светильниках и деревянных канделябрах горели свечи, длинная комната ломилась от разномастных посетителей — от иноземных наемников с диковинным выговором до обливающихся потом пожилых торговцев в плотных камзолах с множеством карманов. Примерно у трети присутствующих опустевшие кружки были перевернуты, так что Анна и две другие служанки сбивались с ног, поднося свежее пиво. Несколько каким-то образом затесавшихся сюда собак рычали и грызлись под столами за объедки.

Даффи бросилось в глаза, что атмосфера товарищества сегодня вечером подогрета налетом истерии, как будто гуляющий под крышей ночной ветер разнес пыльцу непостоянства, заставляя каждого заранее сожалеть о том, что еще не потеряно.

Сидящие около стойки студенты затянули песню с веселым мотивом и словами на латыни:

Feror ego velutiSine nauta navisUt per vias aensVaga fertur avis,Non me tenent vincula,Non me tenet clavisQuero mihi similesEt adjungor pravis.

Собрав подзабытые семинарские знания, ирландец был слегка ошарашен, когда перевел в уме: «Как гонимый волнами брошенный корабль, птица бесприютная в вышине небесной я презрел оковы все, я замки отринул и ищу товарищей, странников нездешних…»

Он нахмурился и оставил как безнадежное намерение отыскать свободную скамью, взамен решив посидеть на кухне, откуда вполне можно было распознать серьезный беспорядок на слух.