Кэйтлин Свит - Узор из шрамов Страница 24

— Может. Взгляни сама.

Я последовала за ним, и глаза старика проследили за мной или за звуком моих шагов. Орло поднял деревянную ложку, и я попробовала то, что в ней было.

— Очень вкусно, — громко сказала я (это действительно было вкуснее всего, что я когда-либо ела).

— Он слепой и немой, — заметил Орло, — но не глухой. Не нужно повышать голос.

— Ладно, — я покосилась на Лаэдона, подумав, как он может выносить жар очагов и летнее тепло в такой одежде.

— Он служил на дворцовой кухне, правда, Лаэд?

Теперь его губы дернулись. Я увидела два почерневших зуба.

— Он подружился со мной, когда я был новичком и скучал по дому. Его кухня напоминала мне кухню моей таверны, хотя они были совершенно непохожи. Возможно, ты это понимаешь, Нола.

Я кивнула. Орло махнул рукой, приглашая меня занять свое место. Я села, и он поставил передо мной миску с тушеным мясом. Я была голодна, но ела медленно и аккуратно, чтобы с ложки не упала ни одна капля. В этом доме было время для шуток и острот, но иногда наступали моменты практики.

— Когда Лаэдон потерял зрение, а потом голос, — говорил Орло, пока я медленно ела, — кухни замка стали для него слишком велики. Тогда его перевели на кухню провидцев. Место поменьше, но его труд весьма ценился студентами. Недавно даже эта работа стала для него слишком сложной. Хорошо, что я могу привести его сюда.

— Значит, его никто не хватится? — спросила я. Орло говорил, что об этом доме никто не знает, как не знают и обо мне.

Он улыбнулся грустной, мягкой улыбкой.

— Вряд ли. Я единственный, кто в последние годы уделял ему внимание.

Я посмотрела на Лаэдона — точнее, уставилась, уверенная, что он действительно ничего не видит.

— Ты говорил, он поможет нам с уроками. Как?

Орло помешал жаркое и постучал ложкой о край горшка.

— Я объясню это, когда…

— Объясни сейчас, — сказала я. — А еще лучше покажи.

«Вино в бульоне развязало мне язык», подумала я, не сводя глаз с Орло. Он не разозлился — хотя он никогда на меня не злился, и я не знала, как это должно выглядеть. Долгое время он молчал. Единственными звуками было потрескивание поленьев и хруст черепа в зубах Борла.

— Сейчас, — наконец, сказал он. — Ты уверена?

Я отодвинула стул и поднялась. Из-за ушей выскользнули пряди волос. (Теперь они росли и становились такими же непослушными, как у Бардрема).

— Да. Я здесь уже долго, но только и знаю, что читаю или говорю с тобой. Это хорошо, — быстро продолжила я, увидев, как он прищурился, — на самом деле даже здорово, но я готова. Я хочу что-то делать.

Еще один момент неподвижной тишины, и он медленно улыбнулся. Мое сердце замерло.

— Ты напоминаешь мне самого себя, — сказал он. — Как я могу отказать? — Он положил ложку поперек горшка и указал на стол. — Выбери инструмент для прорицания.

— А как же зеркало или воск…

— Ты сказала сейчас, госпожа Торопыга, и это будет сейчас. Выбирай.

Кости на тарелке, сушеные трав в котле, вино в низком глиняном кувшине.

— Помни, — добавил Орло, — одни предметы вызывают более сильные видения, чем другие.

— Да. Вещи, которые совсем недавно были живыми, сильнее…

— Те, что истекали кровью, — негромко сказал он.

Я хотела взглянуть на него, но не стала и вместо этого протянула руку к тарелке.

— Значит, ты хочешь силы, — сказал он легко. — Прекрасный выбор. Лаэдон, подойди к нам.

Ноги старика зашаркали по полу, и он приблизился к Орло. Он был ниже и выглядел довольно плотным. (Я подумала, что это из-за слоев одежды, поскольку его щеки были впалыми).

— Ты будешь прорицать ему, — сказал Орло.

— Но… он же немой. Он не сможет произнести слова.

Орло склонил голову набок, как Уджа, когда слушала меня.

— Вспомни Ченн, — сказал он.

— Ченн? Я помню, но…

— Ченн была мертва, когда вы с Игранзи ее нашли. Что ты сделала?

— Я… у нас обеих были видения. О ней.

— И она произносила слова?

— Нет, конечно нет.

— Как это объяснила Игранзи?

Золотистый свет, глубокая, изогнутая рана.

— Она сказала, что есть вещи, которых я еще не знаю, тайны. Я никогда не спрашивала ее об этом. Я была слишком… Это же Ченн. Мне не хотелось знать.

— Как это на тебя непохоже, — произнес Орло, и на его губах, словно тень, мелькнула улыбка. — Позволь тебе объяснить, раз уж этого не сделала она. Когда кровь только пролилась, даже если человек умер, ты можешь увидеть его Узор, если кто-нибудь произнесет слова. Иной мир близок, пока есть кровь или части тела. Лаэдон тебе покажет.

Я сглотнула.

— Но он не умер, и он… он…

В руке Лаэдон держал маленький нож. Блестящий, чистый и острый, явно не для резки мяса и овощей. Подернутые пленкой глаза поднялись к потолку. Он приблизил ладонь к лезвию и остановился.

— Бросай кости, Нола.

Я смотрела, как мои пальцы хватают кости и поднимают их над тарелкой. Кости были маленькими, неровными и влажными. «Большие в супе», подумала я, однако часть моего сознания была ясной и обособленной. Я держала их и представляла, как они пульсируют, отдаваясь в коже, сквозь которую проступали вены. Я держала их и вспоминала.

— Моя мать, — сказала я. Я уже рассказывала ему об этом, но теперь это казалось чем-то большим. — Она произнесла слова, когда у нее текла кровь. Я смотрела, как она льется на стол, и в этот момент у меня случилось первое видение. Без всяких инструментов. — Я облизала пересохшие губы. — Получается, крови достаточно?

Орло медленно выдохнул.

— Крови достаточно. Молодец. Как ты думаешь, что произойдет, если провидец использует и то, и другое? Что случится, если ты посмотришь на формы, созданные кровью Лаэдона и костями?

— Думаю… это будет очень сильное видение. — Он кивнул, хотя я не смотрела на него, просто знала, что так есть. «Может, стоит подождать, — подумала я. — Может, это слишком сложно или слишком быстро?» Но я вспомнила его слова: «Значит, ты хочешь силы», и поняла, что он прав.

Я раскрыла пальцы и бросила кости от себя. Слышала, как они рассыпались, застучав по дереву. Слышала, как Орло сказал: «Смотри на Лаэдона», и я посмотрела. Лаэдон резко провел лезвием вниз и от тела и встряхнул рукой. Я увидела брызги крови, крупные капли, которые падали на кости.

— Скажи ему, Нола. Скажи, что его ждет.

Кухня уплывает прочь. Остается огонь, два бледных голубых огонька — глаза Лаэдона. Они далеко, и я толкаю свое Иное Я вперед — я двигаюсь, как это было в видении о Ченн. На этот раз я не птица, а нечто меньшее, и нахожусь на земле: возможно, змея или полевка. Я скольжу, бегу сквозь тьму, которая раздвигается, словно вода. Глаз становится больше — два, четыре, шесть, — и они начинают кружиться. Я поворачиваюсь, чтобы ничего не упустить и увидеть то, что в них находится, ибо там есть образы, созданные из голубого пламени. Мальчик, сжимающий арфу, беззвучно поет; череп на куче разноцветных тканей; поле высокой желтовато-коричневой травы. Кружится голова, но я стараюсь заглянуть и в другие глаза. У меня получается. Я вижу орла на стене, его клюв в чем-то красном; обнаженная женщина спит на животе, как ребенок, держа в руке прядь темных волос. В последних глазах я вижу волка. Мое Иное Я отступает, я поворачиваюсь, чтобы увидеть мальчика или пустое красивое поле, но все глаза пролетают мимо, и я знаю, на кого должна смотреть. Волк рыжевато-коричневый. Его зубы блестят, как острые ножи, но глаза тусклые и плоские. Я приближаюсь, потому что глаза — самое важное; может, еще один круг, еще одно усилие, и я сумею их рассмотреть. Я тянусь к ним пальцами или когтями, которых не вижу. Зверь делает стремительный прыжок. На миг мои глаза наполняются пламенем, а потом оно уступает место тьме, которая заползает мне в нос, в рот и превращает мои крики в тишину.