Анна Оуэн - Стальное зеркало Страница 24

— Как это несправедливо, — смеется Пьеро. — Такое забавное дельце — и такое суровое наказание…

— Чего не отдашь за хорошую шутку.

— Ты не прав, друг мой, — щурится Орсини. — У нас случается платить куда дороже…

— Ну не за вино же…

— Всего лишь за слова.

— Некоторые слова, — угадывает Никки, — носят грустное название «государственная измена».

— Ну если считать изменой несколько куплетов или меткую эпиграмму… — иногда Джанджордано забывает, что позирует, и тогда застывшее, портретное выражение лица сменяется по-детски капризным, обиженным.

— То их автор может легко оказаться в положении, когда его единственной опорой является его же шея.

— Видимо, между севером и югом больше общего, чем кажется с юга. — Интересно, что на этот раз хотят выяснить дорогие гости. Уже третий камушек в огород собственного начальства. Но мелкий такой, можно счесть случайностью и не обращать внимания.

— Некоторые вещи стоит делать с открытыми глазами, — пожимает плечами Никки.

Гости быстро переглядываются, пытаются найтись с подходящим ответом — не выходит.

— А вот еще говорят, что в Лютеции какой-то горожанке было явление святых, — делится несвежей новостью Пьеро. — И святые пророчили неудачу в войне. Я так думаю, что не святые это были. Разве святые стали бы обращаться к какой-то нищенке, когда могут напрямую поведать свою волю Его Святейшеству?

— По-моему, — это определенно подкоп… — Святые на то и святые, что могут действовать, как полагают нужным, и не считаться с земными иерархиями, в том числе и церковными.

— Интересно, разделяет ли Его Величество Людовик эту точку зрения… — задумчиво произносит Орсини. — Неужели промедление связано с этим печальным и сомнительным событием?

А вот это уже совсем серьезно.

— Я могу гадать о мотивах святых угодников, но не рискну читать в сердце правящего короля.

— Терпеть не могу святых угодников, — отмахивается Санта Кроче. — Молитвы, посты — это все для монашек. То ли дело добрая война!

— Святой Георгий с вами согласился бы.

— Мы хотим воевать, — добавляет Пьеро. — Мы очень хотим порадовать святых угодников, как умеем. Поразив ересь как змея, в самое сердце. — Усердствует, пытается заполировать предыдущий вопрос.

— Я не могу сказать, что Ее Величество и парламент находятся в самых сердечных отношениях с Ромой, но мы искренне желаем коалиции скорейшей победы.

— Мы с благодарностью передадим ваши пожелания Его Светлости, — встает и раскланивается Орсини, приятель поднимается следом. Модель Святого Себастьяна тут явно верховодит, а сатир служит глашатаем. — Примите наши уверения в том, что мы ничего так не желаем, как усиления сердечности и дружбы между нами и нашими правителями.

Проводив гостей, Никки решил, что утром он ошибался. Чучела обладают множеством достоинств, но разговаривать они, увы, уже не могут. Во всяком случае, ему самому такого видеть не приходилось, хотя родня со стороны матери рассказывала… разное. А к чему это вспомнилось-то? Не зря же.

Никки остановился, положил ладони на стол, прохладная деревянная поверхность будто потянулась ему навстречу.

Не зря. На воспоминание о бабушкиных сказках его навело поведение гостей. Поднятый колдуном мертвец, честно, но неуклюже исполняющий его приказы, но не имеющий своей воли. Вот на что это было похоже. Сначала его проверили на компетентность. Потом скормили ему сказочку о том, что Орсини и Санта Кроче настолько недовольны Папой и папским сыном, что готовы об этом недовольстве кричать со всех крыш и жаловаться любому, кто захочет слушать. А после этого сказали, что посольство очень недовольно затянувшимися переговорами… и уже готово увидеть в бесконечных отсрочках чью-то злую волю. А затем встали, развернулись и ушли.

Первое и третье укладывается в одну тактику: посла не устраивает его ситуация. От молчаливого ожидания он перешел к действиям — если уж свита жалуется на всех углах и кому попало на промедление с началом войны, то несложно предположить, вычислить и догадаться, что думает об этом сам герцог. Ветер поднимается. Скоро все эти жалобы, умноженные и усиленные, дойдут до короля Людовика. Придется ему решаться.

Кстати, о женитьбе они ни слова не сказали — можно ли сделать вывод, что это промедление у посла недовольства не вызывает? Или матримониальные жалобы поручены другим членам свиты?

А вот второе… это уже из ряда вон. Зачем бы двум жителям полуострова так громко жаловаться на Папу и папских деток? И, главное, делать это в приемной альбийского посла? Уж больно слушатель неподходящий выбран… и что говорящие чучела могли иметь в виду?

Предположить, что это было всерьез — трудно. Оба молодых человека никак не светочи разума, но совсем уж безнадежные дураки в знатных семьях полуострова не водятся. Просто не выживают. Сэр Николас Трогмортон им не друг, не сват, не брат и не союзник. Стоит ему сказать вслух и при посторонних: «Джанджордано Орсини давеча обронил при мне, что… — вы не знаете, о чем это он?» — и пойдут крутиться часовые колесики, а Орсини после прошлого мятежа и так уцелели чудом. Прославленное милосердие Папы может и кончиться. Нет, сами по себе и от себя гости такого сказать не могли. Им приказали — или разрешили.

Есть, конечно, и еще один вариант: два дурака все-таки говорят сами от себя. И даже без намеков и далеко идущих целей — просто пытаются сделать вид, что все недавние беды семьи Орсини и весомый вклад в папскую казну не произвели на них особого впечатления. Их, мол, так просто не напугаешь и ревностными сторонниками Папы не сделаешь…

А посол Корво этих гордых и непокорных Орсини с Санта Кроче и еще парочкой таких же взял с собой в Орлеан. Чертовски интересная картинка вырисовывается: герцогу Беневентскому совершенно наплевать на мелкие шпильки и дешевое вольнодумство среди своей свиты. В подобной позе свитских он не видит никакой беды — говорят, и пусть говорят, вот когда от слов перейдут к делу, тут-то их и возьмут за горло.

Очень все-таки интересный посол явился к аурелианскому двору. Не соскучишься.

Прав сэр Кристофер — странное что-то происходит вокруг посольства. И точно не укажешь, не сформулируешь, на булавку не насадишь. В воздухе оно носится, как болотная лихорадка. Вот только в воздухе лишней сыростью повеяло, а тут и она.

Вечер в Орлеане — утро в отведенных Его Светлости герцогу Беневентскому покоях. А с утра полагается завтракать. Объяснить дворцовой обслуге, что завтрак, даже поданный ближе к сумеркам, все равно остается завтраком и должен оный напоминать, причем не по аурелианским меркам, а согласно предпочтениям гостей, оказалось не самым легким делом, и тем сложнее оно было, чем более простые блюда желал видеть на столе герцог. Взаимопонимание между гостями и хозяевами сложилось не сразу, так что вместо первых завтраков Его Светлость с аппетитом, словно деликатес, грыз хрустящие листья латука — на которых, вообще-то, подавалось одно из блюд и комментировал, к вящей радости сотрапезников, прочие поданные к столу угощения. Скромные — всего-то в две перемены.