Наталья Фуртаева - Однажды где-то… Страница 25

Нана рассказывала со спокойной, давно устоявшейся печалью. А я думала: как же узнаваема ситуация! И мой родной мир балансирует на краю пропасти, как в свое время мир Наны. И причины все те же: гордыня и отсутствие любви к ближнему, непомерные амбиции одних и равнодушие других. И все-таки этот мир — прошлое моего мира или альтернатив ной ему мир? Навряд ли я это когда-нибудь узнаю.

Но вот настал день, когда Нана почувствовала себя вполне здоровой и стала собираться в путь. Нехорошие предчувствия одолевали меня с самого утра. Но я гнала их от себя и без конца твердила: «Все будет хорошо. Нана вернется вместе с Яськой». А тревога звенела и звенела колокольчиком, не смолкая ни на минуту. Нана отдала все распоряжения. Еще раз наказала Стояну и Вереску хорошенько меня беречь. Обняла меня и сказала:

— Жаль, мало чему я тебя обучила, хотя, может, это и к лучшему. У тебя свой особый стиль, непривычный для этого мира. Своя логика, не всегда понятная. Наверно, в этом и спасение твое. Великие Кедры не оставят тебя!

С тем и расстались. Нана с Яськой вошли в «дверцу налево», и я почувствовала резкий укол магического завихрения от сотворенной рядом волшбы. Наши разведчики ушли.

И в тот же день случилась еще одна страшная потеря. Я вышла из избы подоить коз и полить маленький огород. На завалинке, как всегда, сидел мой верный паж — Добродь. Увидев меня, расцвел радостной улыбкой и поднялся. У калитки скучали дозорные воины, к ним подходил десятник Ус (на дозоре был его десяток). Меня они все весело приветствовали. Все было, как обычно. Вот только что-то в мире сдвинулось и было неправильным.

Я поначалу думала, что это печаль и тревога за Нану не отпускает меня. Но колокольчик загремел набатом — это уже не могло быть связано с Наной! Я остановилась возле калитки и стала медленно осматриваться, силясь понять — откуда исходит опасность. Солнце стояло высоко в чистом небе, и потому я успела заметить уродливую тень, скользящую по земле ко мне. Я подняла голову и ахнула! Родите меня обратно! На меня пикировало такое страшилище, что нормальному человеку и представиться не может. Птица размером с добрую телку, с кожистыми крыльями летучей мыши, с четырьмя когтистыми лапами и уродливой мордой то ли птицы, то ли человека. Такое и в бреду не привидится!

Крупноватая была птичка, а потому движения стремительностью не отличались. Это меня и спасло. Птичка пикировала именно на меня, однако я успела отскочить в сторону. Добродь сообразил, что к чему, на миг позже меня, но на секунду раньше других. Он выхватил меч и прыгнул навстречу врагу, закрывая меня собой. Птичка сбила его с ног. (Представляете, такого-то атлета! Это ж сколько в ней весу?!) И попыталась достать меня когтями. Я автоматически ударила ее молнией. Тварь зашипела, обдала нас таким зловонием, что весь завтрак наружу запросился, и сама плюнула в нас огнем.

Добродь, даже падая, сумел всадить ей в брюхо меч по самую рукоять. Сейчас он вскочил уже на ноги и снова загораживал меня собой.

Так что весь заряд пламени достался ему. А тут и дозорные очнулись. И разом всадили птичке в бок и в спину по арбалетному болту. Да и я снова шарахнула молнией. Тварь завизжала и прыгнула вперед, пытаясь достать меня. А ей навстречу прыгнул обожженный Добродь. Тварь визжала и рвала его страшными когтями, он же ломал ей шею голыми руками и рычал что-то в ярости. Они катались по земле страшным клубком, пятная землю алой и желтой кровью. Не знаю, что добило эту тварь: раны от меча и болтов или удары молнии, или Добродь свернул ей все-таки шею. Когда мы оторвали его руки, намертво вцепившиеся в шею монстра, Добродь был уже мертв.

Сбежавшиеся воины подняли его и понесли на руках к общинному дому, Вереск вел меня. У меня были обожжены лицо и плечи, спалены отросшие уже волосы, от рубахи остались лишь обгорелые лохмотья. И… непрерывно звенел колокол тревоги. Я остановилась и внимательно обшарила взглядом небо. И я их увидела! Сначала только точки над горизонтом, но они приближались, увеличивались. И, хотя еще было не разобрать, что это такое, я уже знала.

Предупреждающе крикнула воинам и подняла руки вверх — навстречу стае этих тварей. Молнией их сразу не взять, как корявней. Но; боль от потери Добродя и ярость против этого порождения зла, а может, Великие Кедры, дали подсказку. Вереск пытался меня утащить, но я и не заметила, как, отмахнувшись от него в досаде, сбила его с ног. Силой своего воображения я собирала, сгущала воздух перед этими тварями. Делала его густым, как патока. И они, целая стая, уже довольно хорошо различимые для глаз, стали увязать в этой патоке. Движения их замедлились, теперь они едва могли шевелить крыльями, натужно открывали пасти-клювы, силясь преодолеть невидимую преграду. А вот хрен вам! Я начала медленно перемешивать густой воздух, закручивая его в смерч, как тугую часовую пружину. Еще! Еще! Еще! Тварей переворачивало, скручивало, ломая и расплющивая, склеивая в один бесформенный и страшный ком. А потом я разом отпустила пружину! И сразу взвыл смерч, закружил воронкой, взвился вверх и рассыпался комьями отвратительной переломанной плоти в ядовито-желтой крови и редких грязно-белых перьях, как будто спешил отряхнуться от этой мерзости. Комья грянули об землю, расплющивая и то, что еще сохраняло какую-то форму. Я опустила руки: «Это за тебя, Добродь».

Добродя хоронили назавтра, соорудив огромный костер на берегу озера, чтобы и русалочки, которые успели полюбить доброго и ласкового к ним парня, могли проводить его в последнюю дорогу. Погребальная церемония длилась недолго, а потом заполыхал огонь, унося чистую и светлую душу к Создателю. Остатки тварей тоже сожгли, пепел закопали, да еще и кол осиновый вбили. Водяной сказал, что это были сирин, созданные теми злыми магами, которые погубили когда-то мир.

Гибель Добродя была первой моей потерей в этом мире. Но, увы! Не последней.

Вечером мы собрались в избе на военный совет, впервые без хозяев: Наны и Яськи. Зато добавился Ус и еще двое десятников — неторопливый в движениях и суждениях Сом и самый молодой, но уже опытный в военных делах •порывистый и горячий Соболь. Речь шла о моей персоне. Вереск и Соболь считали, что меня надо обеспечить мощной охраной и ни в коем случае не выпускать на улицу. Рысь же доказывал, что не факт, что нападение было совершено именно на меня. Корявни, например, схватили русалку, а вчера на конный дозор на пала стая волколаков. Еле отбились от них, двое серьезно ранены. А Таты, то есть меня, там и вовсе не было. Ус, видевший все происшедшее со стороны, считал, что напала сирин все же на меня. Но не сомневался, что я справлюсь не хуже десятка воинов с любой на пастью. Сом и Стоян пока молчали. В конце концов я заявила, что под домашним арестом сидеть не собираюсь: