Роберт Хайнлайн - Иов, или Осмеяние справедливости Страница 25

— Что ж… Тогда горячий фадж-санде.[35] Я обдумал эту идею.

— Нет. Шоколадный санде с сиропом из алтея и вишенкой наверху и чашку кофе.

— Чашку шоколада. Но мне подать горячий фадж-санде. Я полюбила его, когда была в Америке. Мы, датчане, готовим множество всяких вкусностей с мороженым, но заливать горячим сиропом ледяное блюдо нам в голову еще не приходило. Горячий фадж-санде. И лучше сразу двойную порцию.

— Олл райт! Плачу за двойную порцию, раз тебе так хочется. Пойду на риск, я ведь обожаю держать пари… тем более что ты все же спасла мне жизнь.

Она ласково погладила меня по руке:

— Алек, ты смеешься… и я счастлива. Как думаешь, мы выберемся отсюда живыми?

— Не знаю, родная. Главная ирония жизни заключается в том, что мало кто выбирается из нее живым. Но могу твердо обещать тебе одно: я сделаю все от меня зависящее, чтобы угостить тебя порцией горячего фадж-санде.

Проснулись мы с рассветом. Да, я заснул и, насколько знаю, Маргрет тоже, потому что, когда я проснулся, она еще спала. Было слышно ее спокойное посапывание, и я лежал тихо, пока не увидел, что глаза у нее широко раскрыты. Я не думал, что смогу заснуть, но не удивляюсь (теперь), что нам это удалось, — отличная постель, полная тишина, чудесная температура воздуха, усталость… и абсолютное отсутствие причин для беспокойства, о которых стоило говорить, ибо мы не могли ничего предпринять для решения наших проблем — во всяком случае до тех пор, пока не рассветет. По-моему, я заснул с мыслью: да, Маргрета права — горячий фадж-санде лучше шоколадного санде с сиропом из алтея. Помню, что мне приснился такой санде — квазикошмар, в котором я чуть ли не по уши зарывался в пломбир, отхватывал огромный кусок, подносил ложку ко рту и обнаруживал, что она пуста. Думаю, от этого я и проснулся.

Маргрета повернулась ко мне и улыбнулась; она выглядела лет на шестнадцать, и вид у нее был самый ангельский (…как двойни молодой серны. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе…).

— Доброе утро, красавица.

Она хихикнула.

— Доброе утро, Очарованный Принц! Хорошо ли почивали?

— Если по правде, Маргрета, то я уже месяц не спал так хорошо. Странно. И все, что мне нужно сейчас, так это завтрак в постель.

— Сию минуту, сэр. Бегу!

— Вас понял. Не следовало мне упоминать еду. Пожалуй, удовольствуюсь поцелуем. Как думаешь, мы сумеем поцеловаться и при этом не свалиться в воду?

— Сумеем. Но будем осторожны. Поверни голову ко мне, но не вздумай поворачиваться всем телом.

Поцелуй оказался скорее символическим, нежели одним из тех сногсшибательных специальных блюд, которые так прекрасно готовила Маргрета. Мы оба приняли все меры, чтобы не нарушить драгоценное равновесие нашего плота. Нас беспокоило нечто большее, чем просто падение в океан; во всяком случае меня.

Я решил обсудить сей предмет и вытащить его наружу, дабы мы могли побеспокоиться о нем вместе.

— Маргрета, судя по карте, что висела на стене около столовой, мексиканский берег с Масатланом должен находиться где-то к востоку от нас. В котором часу затонуло наше судно? Если, конечно, оно затонуло. Я хочу сказать, в котором часу произошло столкновение?

— Понятия не имею.

— И я — тоже. Но во всяком случае — после полуночи. В этом-то я уверен. «Конунг Кнут» должен был прибыть в порт в восемь утра. Так что берег должен находиться от нас примерно в ста милях к востоку. А может, и ближе. Горы должны быть вон там. И возможно, мы увидим их, когда туманная дымка рассеется. Так было вчера, значит, есть вероятность, что они покажутся нам и сегодня. Любимая, как у тебя с плаванием на дальние дистанции? Если мы увидим горы, то не рискнуть ли нам?

— Алек, если ты настаиваешь, мы можем попытать счастья.

— Это не совсем то, о чем я спрашиваю.

— Верно. В теплой воде, полагаю, я смогу плыть столько, сколько понадобится. Однажды я переплыла Большой Бельт;[36] а вода там похолоднее. Но, Алек, в Бельте нет акул. А здесь они есть. Сама видела.

Я тяжело вздохнул:

— Рад что ты заговорила об акулах сама: мне не хотелось начинать разговор первым. Родная, нам придется остаться тут и не дышать, чтоб не привлекать к себе внимания. Утренний завтрак я готов пропустить, особенно если это завтрак для акул.

— От голода быстро не умирают.

— Мы не умрем от голода. А если бы ты могла выбирать, на чем бы ты остановилась? Смерть от солнечных ожогов? Голодная смерть? В акульей пасти? От жажды? Во всех романах о потерпевших кораблекрушение или о Робинзонах Крузо мне всегда попадались герои, которым хоть было чем заняться — у меня же нет даже зубочистки. Поправка: у меня есть ты, а это меняет все. Маргрета, как ты думаешь, что с нами будет?

— Думаю, нас подберут.

Я думал точно так же, но по ряду соображений не хотел говорить Маргрете об этом.

— Рад слышать, что ты так считаешь. А почему ты в этом уверена?

— Алек, ты бывал в Масатлане?

— Нет.

— Это крупный порт как промыслового, так и спортивного рыболовства. С рассветом сотни судов выходят в океан. Самые большие и быстроходные уплывают на сотни километров от берега. Если дождемся, они нас найдут.

— Могут найти, ты хочешь сказать? Океан, знаешь ли, довольно большая штука. Но ты права. Отправиться вплавь по нему — самоубийство. Лучше уж остаться тут и держаться покрепче.

— Алек, они будут искать нас.

— Будут? Почему?

— Если «Конунг Кнут» не затонул, то капитан знает, где и когда мы упали за борт. И, придя в порт — а это должно произойти вот-вот, — он потребует, чтобы начались поиски уже днем. А если корабль затонул, начнут обыскивать весь район в поисках спасшихся.

— Звучит логично. (Правда, у меня была другая идея и совсем не такая логичная.)

— Наша задача — остаться в живых до того, как нас найдут, по возможности избежав акул, жажды и солнечных ожогов. А значит, мы должны двигаться как можно меньше. Лежать неподвижно, и только лежать. Время от времени, когда взойдет солнце, нужно поворачиваться с боку на бок, чтобы кожа нагревалась равномерно.

— И молиться о ниспослании облачной погоды. Да, ты говоришь верно. И может быть, нам лучше даже не разговаривать. Меньше шансов, что начнем страдать от жажды. А?

Она молчала долго, и я уже подумал, что она последовала моему совету. Однако наконец она произнесла:

— Любимый, может быть, мы не выживем.

— Я знаю.

— А если нам предстоит умереть, то я предпочту умереть, слыша твой голос. И не хочу, чтоб у меня отняли право говорить, как я люблю тебя, говорить, когда хочется, а не молчать ради тщетной надежды прожить несколько лишних минут.