Татьяна Апраксина - Назначенье границ Страница 25

Три с половиной года для древнего города Орлеана — не срок. Столица в 1454 году от Рождества Христова мало отличалась от столицы 1451. Все те же тесные узкие улочки, все тот же невероятно изящный собор Сен-Круа, те же люди; разве что белых крестов на плащах и длинных бород поубавилось.

Бродяга, достаточно оборванный и чумазый, чтобы не привлекать внимания, топтался у задних дверей солидного особняка. От тряпок, которыми была замотана рука, исходило тягостное зловоние. Вместе с ним у двери отиралась еще пара нищих вполне заурядного вида.

— Домна Мария скоро выйдет, — сказала старуха-южанка с язвой в половину щеки.

— Хорошо, — смуглый бродяга уселся и уставился на солнце, словно не боялся ослепнуть.

Невысокая бледная женщина вышла — вылетела — за ворота к полудню. Сердито глянула на старуху, принялась ей быстро выговаривать за что-то, потом только окинула взглядом остальных. К тому времени нищих набралось уже больше десятка.

Пытливые глаза бегло скользнули по бродяге с повязкой на руке, отличили — этот подождет, не больно-то хвор. Потом взгляд вернулся, бесцеремонно забираясь под светлую давно нечесаную челку, закрывавшую половину лица.

— Тобой я займусь напоследок, — небрежно кивнула Мария, потом все-таки улыбнулась уголками губ.

Зеленоглазый бродяга поклонился и уселся на мостовую, глядя в лазурное небо Орлеана.

Часть вторая: Избранник судьбы

Иероглиф для слова «война» — его задача проста:

ограничивать пространство, где могут встретиться двое.

Потому что не обведённая лезвием пустота

тоже станет искать создателя и пытаться жить как живое.

438 год от Р.Х., поселок Елена

Лес шуршал, шелестел, ворочался, деревья обменивались тенями и звуками, за поворотом какая-то сумасшедшая птица свиристела на лигу вокруг, не тревожно, а самозабвенно, радостно.

Здесь пусто, люди здесь бывают, а не живут. Живут — над рекой, где холмы, трава, хорошая земля. Открытая местность от границы леса и в лунную ночь все очень четко видно. Да и через лес обычно незамеченным не проедешь, но сейчас по обе стороны дороги идут люди, которые знают не просто лес, а эти леса. И не пропустят наблюдателя — ни случайного, ни неслучайного. Поэтому на дороге можно разговаривать. Тихо разговаривать, на всякий случай.

Гнев, богиня, воспой, Ахиллеса, Пелеева сына,Грозный который ахеянам тысячи бедствий содеял…

— у читающего приятный глуховатый голос и тот аттический выговор, что уже две сотни лет сохраняется только в школах Города и, кажется, более нигде. Он чуть придерживает коня, оборачивается к собеседнику. — Не морщись. Во-первых, это прекрасные стихи, а во-вторых, они тебе помогут разобраться в том, что происходит здесь и сейчас. Смотри, Ахилл — единственный сын Пелея, царский наследник. По положению — человек мира, которому приходится воевать, только если воюет народ. Но из-за сложностей с происхождением ему предложили выбор, и он предпочел долю младшего сына — великую славу и раннюю смерть. А Агамемнон у него эту славу отобрал.

— Просто потребовав женщину? — удивляется младший. Ему восемнадцать лет, и женщин на свете много.

— Его долю в военной добыче. Война для них идет на ничьей земле, на территории судьбы. И добыча — особенно золото и женщины — это сама удача, ее воплощение. Но то, что воин взял в поле, и то, что он получил из рук вождя или короля — вещи ценности несравнимой. Королевская, царская удача — это удача всего войска, и земли, и самого вождя. Все умножается многократно. И поэтому тот, кто сдал добытое в общий котел, а потом принял награду из рук, получает много больше, чем отдал. Предводитель делится с ним жизнью, дает ему честь, кормит его славу. Агамемнон — царь царей и вождь похода, он имеет власть и право. И вот он с высоты этого права взял и отобрал у Ахилла его долю. Оценил его честь как отсутствующую. Что Пелиду оставалось делать? Он и решил, что раз путь младшего для него теперь закрыт, он станет старшим, наследником. Вернется домой, будет царем, проживет долго. Только тут нельзя забывать, что Ахилл все же великий герой — от другого в этой ситуации следовало бы ждать не отделения, а удара в спину.

— Вождь должен быть щедр…

— Очень. Хотя и тут можно кое-что придумать. Например, я — щедр. А император сидит дома и он человек власти, а не войны. Так что его именем я могу немножко поскопидомствовать, — любитель поэзии улыбнулся. — И это только одна коллизия, а в «Илиаде» их много, и все они к месту. Здесь сейчас царит серебряный век, со всеми его приметами. Например, жена человека, которому мы собираемся нанести визит, родила одного из сыновей от Нептуна в образе кентавра. Поехали не вовремя на море посмотреть.

— И что потом?

— Серебряный век. Разве Тиндарей прогнал Леду? Роду в честь, что бог доверил им сына.

— И ты в это веришь?

— В Нептуна? Нет, это, конечно, глупости. Я же ее видел. Какой там Нептун. А вот кто-то помельче вполне мог польститься… они язычники, франки, с ними еще не то случается.

— Прости, я не всегда понимаю, когда ты шутишь.

— С такими вещами, как чужая вера, лучше не шутить. Или шутить осторожно… — хороший мальчик, быстро учится, лихо водит кавалерию — и багаудов под Туром бил очень убедительно. А что ничего не понимает — это проходит так или иначе. Хороший мальчик, золотой, видит себя на моем месте. Если у него получится, никто не обеднеет. Это Ахиллу равные не нужны, а Агамемнону опасны — Городу они полезны.

Реки не слышно — лес, но она уже не так далеко. Сейчас будет развилка. Одна тропинка к мосту, вторая — к деревушке, названной в честь императрицы Елены. По императрице и честь. Там сейчас весело. Там войско дошло до новой границы и празднует, закрепляет землю за собой. В деревне, конечно, не уместились, устроились в холмах, поставили шатры и пируют.

— Майориан, — говорит старший, — с кавалерией ты пойдешь один. Я останусь с большей частью пехоты на перекрестке, — у мальчика даже глаза засветились. — Займете предмостье, оставите там большой заслон — и начинайте. Только не увлекайтесь. Если король Хлогион уйдет, это даже к лучшему. Он будет больше склонен разговаривать, чем любой из его возможных преемников. Главное — это войско и гости. На эту свадьбу съехались все, кто что-нибудь значит у салических франков, и кое-кто от соседей. Поднимите их, втравите в бой всех и тяните на нас. Всю массу. Как можно больше. И выбивайте. Обоз — потом. Пленных — потом, если кто уцелеет. Сначала — тех, кто может драться, и тех, кто может ими командовать. Чтобы еще десять лет они из-за Ренуса[7] носа не высовывали.